Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

Рука Эрвина, уже нашарившая в кармане мелочь, застыла в воздухе. Ни один человек на свете не заслуживал того, чтобы спать в парке как собака.

Нордэнвейдэ сунул монеты назад и, не снимая перчаток, легонько коснулся плеча женщины. Если бы она начала пьяно посапывать или бормотать, он бы, наверное, ушел. Но Марита открыла глаза почти мгновенно и стала лихорадочно озираться, как вспугнутая птица. Потом, видимо, разглядела мужской силуэт и отсутствие жандармской каски и хрипло спросила:

— Удовольствие справить?

Эрвина затошнило.

— Нет, — быстро ответил он, отшагивая.

Марита несколько раз моргнула, прогоняя сонную или алкогольную одурь, а потом ее лицо вдруг сделалось испуганным, как у человека, увидевшего покойника.

— Эрвин?

Было удивительно, что она помнила его по имени. Сколько в ее жизни нашлось таких вот Эрвинов, Герхардов и Георгов — даже думать не хотелось.

— Да.

Марита быстро села, одернув юбку так, чтобы скрыть чулки, и еще несколько секунд внимательно рассматривала его, щурясь от солнца.

— Я что, умираю в больнице и мне это снится?

Судя по тому, как подурнело ее лицо меньше чем за год, да такого финала оставалось не так уж и далеко.

— Вы не в больнице. И, смею надеяться, вы не умираете.

— Да, я надеюсь еще чуть-чуть пожить, — усмехнулась она, но тут же поджала губы. Видимо, зубы у нее находились не в лучшем состоянии. Эрвина, впрочем, это волновало очень мало. Он лихорадочно думал, что делать, и не находил ответа. — Ты очень похорошел с нашей последней встречи. Значит, поход за яблоками удался. Мне пересказывали газеты…

— Почему вы не в… не в заведении? — вопрос глупее сложно было выдумать, но все лучше, чем говорить Марите, что та с их последней встречи постарела на добрые десять лет.

— А тебе правда интересно или ты из вежливости спрашиваешь? — хмыкнула она в ответ.

— Какая уж тут вежливость, — пробормотал Эрвин, обводя рукой пустынный парк.

С граем взметнулась в небо воронья стая. Марита проследила за ее полетом и опустила голову.

— Да чего там… Выгнали меня.

— Выгнали? — удивился Эрвин. Нравы публичных домов он представлял очень смутно. Вот с завода — это он знал — могли уволить за пьянство.

Марита стукнула кулаком, затянутым в серую шерстяную перчатку без пальцев, по скамейке.

— Да Создатель святый! Наградил залетный купчик… Ты вообще в курсе, что такое сифилис? Или думаешь, что от этого надо мыть руки перед едой?!

— Думаю, надо не жрать, что попало, — также грубо ответил Эрвин. Марита, за мгновение до этого бывшая на грани истерики, осеклась. Потом вымученно улыбнулась:

— Жрем, что дают. Как собаки. В общем, на дверь мне указали. Месяц как. Хорошо, что не зимой. Уже б околела где-нибудь. За шаль спасибо, кстати, пригодилась… Да ты в голову не бери. Сам-то как?

«Интересно, если я стою в парке, говорю с опустившейся проституткой и ощущаю с ней почти мистическое родство душ — как я сам?» — подумал Эрвин. Ответа он знать не хотел.

— Ничего, живой, — коротко ответил Нордэнвейдэ. Потом, подумав, все же присел на край скамейки. Марита поспешно отодвинулась, как школьница на уроке закона божьего, и смиренно сложила руки на коленях.

— Часто тут гуляешь? Я тебя раньше не видела.

— Я теперь живу не здесь. Так, заехал к бывшим сослуживцам.

— Значит, скоро уезжаешь?

Вопрос она задала очень спокойно и как бы невзначай. Марита без лишнего шума и истерик выясняла, как долго ей осталось жить. На город ведь шла зима. Ночи в сентябре уже были холодными, но в октябре на улице мерзли даже псы.

Маэрлинг легко дал бы ему денег в долг. А он бы мог экономить, живя в Эйнальде, и за месяц все вернул бы до марки.

— Я попробую устроить вас в больницу.

— Да тебя б самого кто вылечил, — похоже, вполне искренне вздохнула Марита.

Эрвин пожал плечами. У него оставались три месяца и неделя, а дальше деньги, в принципе, большого значения не имели. Откуда бы Дэмонра ни брала нелегальную сыворотку, этот секрет она им не оставила, и обижаться на нее было не за что. Она и так подарила ему пять с лишним лет жизни взаймы. А теперь готовилась унести свои тайны или в ссылку, или в могилу — второе вернее.

Эрвин, впрочем, не очень удивился бы, узнав, что ее попытаются освободить силой. Его скорее удивляло, что за прошедшие с момента ареста месяцы никто еще не попробовал это осуществить. По всей вероятности, дело объяснялось тем, что Дэмонра, не считавшая себя виновной, из гордости не стала бы удирать из тюрьмы до суда. Но теперь, когда сделалось ясно, как далеко пойдет Дэм-Вельда в своем стремлении ее устранить, нордэне было самое время пересмотреть эту позицию. Наверняка Магда Карвэн уже пекла хлеб с начинкой из напильника в лучших книжных традициях, а Зондэр Мондум готовилась перевести некоторую сумму на виарские счета калладских друзей.

— Ты задумался. И ты печален, Эрвин.

— Нет.

— Так тебя не вылечили?

— Конечно, нет. Это не лечат, Марита.

— Ну, люди всякое болтают. Я знала еще одного — как ты — тоже такого тихого и грустного. Он к морю уехал и написал потом, что, вроде бы, вылечился.

— И с тех пор лет пять, наверное, уже не пишет? — сначала усмехнулся, а потом подумал Эрвин.

Лицо Мариты дернулось.

— Не пишет. Можно подумать, ты бы стал проститутке писать.

Любопытно, если бы он наплевал на приказ Дэмонры и собственные страхи и все же написал Марине, стала ли бы она тем, кем стала.

— Я не знаю. Но ваш друг, скорее всего, уже мертв. Сыворотка Асвейд имеет обыкновение довольно быстро заканчиваться. К сожалению, море тут мало помогает. Марита, здесь довольно ветрено и становится холодно. При моих обстоятельствах очень небезопасно появляться там, где могут случиться облавы, так что, не обессудьте, до комнат я вас не провожу. Возьмите это на первое время. Я… постараюсь устроить вас в больницу.

Ассигнации чуть дрожали на ветру. Марита поднесла к ним пальцы, но тут же отдернула, словно обожглась.

— Я не хочу умирать в богадельне, Эрвин. Я вообще не очень хочу умирать — мне нет тридцати, представляешь? — но умирать там — совсем не хочу.

— В больницу, а не в лечебницу для безнадежных.

— Негражданку? С сифилисом? В больницу? Это же смешно.

Это смешным как раз не было. Это было очень страшно.

— Я сделаю все, что смогу. Я вам обещаю.

Марита задумчиво помолчала, потом негромко сказала:

— Я бы пообещала, что однажды отплачу тебе добром, но — уж извини — рассчитаться я с тобой смогу только на том свете, угольками да кипящим маслом.

— Что за странная мысль…

— Вполне себе простая мысль, очень даже доступная. Я проститутка, ты убивал. В раю нам обоим делать нечего. Но, если у меня будет такая возможность, я попрошу Создателя не за себя, а за тебя.