Дин Кунц - Видение

Держа фонарик в левой руке, а револьвер в правой, Руди Холтсман вместе с шефом шел в сторону павильона Кимбалла.

Внезапно Патмор остановился.

— В чем дело? — нервно спросил Холтсман.

— Там человек, впереди.

Холтсман направил вперед фонарик.

К ним приближался мужчина, он был уже не более чем в пятидесяти футах.

— Это Берген, — сказал Патмор.

Берген шел, качаясь, как пьяный.

— У него пистолет! — крикнул Патмор.

Вспомнив изуродованное тело Эрики Ларссон, вспомнив разбрызганную по всей ее комнате кровь, вспомнив Лоу Пастернака на стоянке машин, Холтсман поднял свой пистолет и выстрелил.

Макс Берген упал назад.

Алан прижал ее и опустил левую руку ей на горло.

Она сказал себе, что должна сопротивляться, бороться с ним. Она сильная, а вовсе не слабая. Слабая личность нашла бы выход в безумии двадцать четыре года назад. А она была сильная, развила в себе парапсихические способности как способ выжить. Она должна быть в состоянии найти силы и желание бороться с ним сейчас.

Он приложил лезвие ножа к ее щеке, острием чуть ниже глаза.

— Интересно, — сказал он, — если бы ты была слепой, ты бы все равно видела свои видения?

Она укусила его. Резко, сильно. В порыве гнева, более сильного, чем все испытанные ею до сих пор эмоции, ее страх улетучился. Ненависть, скрываемая двадцать четыре года, вдруг вырвалась наружу, как бомба, скрытая в ее подсознании. Она презирала его. Она испытывала к нему отвращение. Для него не было места в жизни. Никогда не было. И никогда не будет. Все, чего она желала, — это причинить ему такую же боль, какую он причинял ей когда-то. Она даже не хотела думать о том, останется она в живых или нет. Она хотела только свалить его, связать его, пытать его, причинять ему боль, резать его, бить, видеть плачущим. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы летучие мыши набросились на него. Швырять их ему в лицо, заставить их царапаться и кусаться, засунуть их ему в рот, пока они пищат, все еще живые...

Две дюжины летучих мышей вдруг закричали в темноте над головами: пронзительный хор тонких голосов.

Перепуганный Алан посмотрел вверх.

Одна из летучих мышей метнулась вниз и вцепилась когтями в воротник пальто Алана. Она дико билась у него на шее.

Она не могла поверить, что это сделала она.

Алан отпустил Мэри и, протянув руку назад, схватил летучую мышь. Он боролся с ней и наконец задушил ее и отбросил в сторону.

Его рука была вся в крови.

Последние несколько дней, когда у нее были видения, в которых лицо убийцы начинало появляться как лицо Алана, она пряталась от правды за полтергейсты. Ответственность за стеклянных собак, летавших по кабинету доктора Каувела, лежала на ней — а также за стрелявший в воздухе пистолет, за морских чаек в ресторане «Смеющийся дельфин», за летавшие неодушевленные предметы и за то, что случилось в ванной комнате Лоу. Макс был прав.

Теперь она использует летучих мышей.

Еще одна летучая мышь спустилась вниз и прилепилась к лицу Алана.

Он вскрикнул. Оторвал ее. Выронил нож.

Кровь с его лба потекла на глаза.

Отвратительно попискивая, хлопая по воздуху своими крыльями, еще три летучие мыши атаковали его. Одна вцепилась ему в волосы. Две другие — в горло.

— Убейте его, — сказала она.

Колотя изо всех сил самого себя, Алан повернулся к ней спиной. Он бросился через смотровую площадку к лестнице.

Все летучие мыши, собравшиеся под крышей, набросились на него. Они вцеплялись ему в голову, в лицо, в шею, царапали ему руки, кусали за пальцы, повисали на нем, и их невозможно было оторвать. Когда он закричал, одна из них залезла к нему в рот.

Спотыкаясь, он стал спускаться по лестнице.

Взяв фонарик, она пошла за ним.

Летучие мыши все еще висели на нем. Их крики становились громче и злее.

Пройдя пять ступенек, он упал, покатился вниз. Поднялся на следующей площадке, стал спускаться дальше, оторвал летучую мышь от своего носа и попробовал прикрыть глаза одной рукой, но опять упал, не удержался и закричал. Он вынужден был укусить другую летучую мышь, которая пыталась переползти с подбородка к нему в рот. Ему пришлось выплюнуть часть ее. С кляпом во рту, задыхаясь, он споткнулся, затем прыгнул с последнего пролета лестницы в темноту аркады и разбился.

Она вышла из проема в аркаде и встала над ним.

Он лежал очень тихо.

Одна за другой летучие мыши поднимались с тела, кружились над ним и улетали обратно к стропилам колокольни.

В полдень декабрьское солнце падало прямо на кладбище, практически не оставляя теней на траве. В воздухе чувствовался какой-то озноб, но его порождал не дувший с океана ветер — он исходил от могил и стоявших над ними надгробий.

Когда могильщик ушел, Мэри постояла немного и пошла. Она шла между небольших гранитных и мраморных надгробий к открытым железным воротам, шла сама, без чьей-либо помощи, одна, так, как она хотела.

На минуту, облокотившись о «мерседес», она задержала взор на холмах у моря. Она ждала, когда ее руки перестанут дрожать.

Вчера она похоронила Алана, и, несмотря на то, что он для нее сделал, ей было жаль его. Но сегодняшняя церемония была еще более щемящей. У нее было такое чувство, будто у нее оторвали кусок ее собственной плоти.

Ей захотелось расплакаться, чтобы вымыть из себя часть боли, но она проглотила слезы. У нее было еще одно дело — она не могла позволить себе раскиснуть.

Она села в «мерседес» и поехала с кладбища.

Солнечный свет проникал сквозь окно и заливал палату частного госпиталя.

Макс сидел на кровати с перевязанным плечом и гипсом на одной руке. Он был хмурым, но улыбнулся, когда вошла Мэри.

Поцеловав его, она села на стул рядом с его кроватью. Минуту они молча держались за руки. Затем она рассказала ему о похоронах Лоу. Рассказав все до конца, она как-то сползла со стула, уткнулась лбом в матрас его кровати и расплакалась. Он что-то нашептывал ей, гладил ее лицо и волосы. Она полностью раскисла. Она плакала по Лоу и по себе: его смерть оставила какую-то дырку в ее жизни. Но ее отчаяние не могло длиться вечно, постепенно она успокоилась.

Какое-то время они молча сидели и слушали по радио классическую музыку — никто из них не мог начать говорить.

Позже, за ужином, ее глаза потяжелели, она не смогла скрыть зевок.

— Извини. Я мало спала.

— Ночные кошмары? — обеспокоенно спросил Макс.

— Нет, напротив, у меня были очень приятные сны — самые приятные за всю мою жизнь. Я проснулась около половины пятого утра, полная энергии. Я даже совершила длительную прогулку.

— Ты? Прогулку? Одна? Ночью?

Она улыбнулась.

— Я не против оставаться одна столько, сколько я оставалась раньше. И я больше не боюсь темноты.