Роберт Блох - Торжество в аббатстве

Во время трапезы мы наслаждались музыкой невидимых лютней, играющей с балконов; музыка возвысилась и достигла крещендо, когда шесть слуг торжественно вошли внутрь, неся огромное блюдо чеканного золота, где лежал один кусок какого-то копченого мяса, с гарниром и благоухающий ароматными специями. В глубокой тишине они прошли вперед и возложили ношу в центре стола, расчистив место от гигантских канделябр и небольших тарелок. Затем настоятель встал с ножом в руке и стал резать мясо под звук призывного бормотания на чужом языке. Куски мяса на серебряных тарелках разделили среди монахов. Заметный и определенный интерес проявился к этой церемонии; только вежливость удерживала меня от вопросов к настоятелю относительно значения происходящего. Я съел свою порцию и ничего не сказал.

Подобное варварские поведение и царская пышность в монашеском ордене действительно вызывали интерес, но мое любопытство, к сожалению, притупилось от обильного употребления крепких вин, стоявших на столе, в стаканах, флягах, кувшинах и кубках, украшенных драгоценностями. Там были напитки всех возрастов и дистилляции; редкие ароматные зелья головокружительной сладости, которые странно подействовали на меня.

Мясо оказалось особенно насыщенным и сладким. Я запил его большими глотками из винных сосудов, свободно гулявших по столу. Музыка прекратилась, и свет падавший от свечей плавно перешел в мягкое мерцание. Буря по-прежнему бушевала за стенами. Ликер огнем пробежал по венам, и странные фантазии родились в моей мутной голове.

Я едва не обомлел, когда компания, наконец удовлетворив свои непомерные аппетиты, захмелев от вина, и нарушая тишину, разразилась непристойными песнями. Чудеса продолжались, зазвучали анекдоты и шутки, добавляя происходящему веселья. Постные рожи сотрясались от блудливого смеха, жирные телеса тряслись от радости. Некоторые дали волю неприличным звукам и грубым жестам, другие рухнули под стол и молчаливые чернокожие слуги унесли их. Я не мог не представить сцену, противоположную этой, окажись я в Вероне и прими пищу за столом моего брата, доброго лекаря. Там не было бы такого жуткого сквернословия; я дивился, знает ли он об этом монашеском ордене, таком близком от своего тихого прихода.

Затем мои мысли резко вернулись к происходящему. Веселье и песни уступили место менее приятным вещам по мере того как меркли свечи, а углубившиеся тени стали плести свои паутины на обеденном столе. Разговор переключился на тревожные темы, а лица монахов обрели зловещие черты в мерцающем свете. Ошеломленно глянув на стол, я поразился особому выражению лиц присутствующих; они белели в тускнеющем свете как искаженные маски смерти. Даже атмосфера в комнате будто изменилась; шуршащие драпировки, казалось, шевелили невидимые руки; тени шествовали по стенам; фигурки уродцев гарцевали в странной процессии по крестовым сводам потолка. Праздничный стол выглядел голым и ободранным - капли вина запятнали скатерть, объедки устилали поверхность, а обглоданные кости на тарелках казались мрачным напоминанием о неминуемой участи.

Разговор вызывал у меня беспокойство - то были далеко не благочестивые речи, что ждешь от такой публики. Заговорили про призраков и колдовство; старые сказки мешались с новыми ужасными историями; прерывающимся шепотом зазвучали легенды; перемазанные вином губы приглушенно что-то бубнили.

Сонливость прошла, я беспокоился все больше, чем когда-либо, словно что-то знал. Как будто я знал, что произойдет, когда, с интригующей улыбкой, настоятель наконец начал свою сказку, а шепот монахов стих и они повернулись, чтобы послушать.

В тот же миг вошел черный слуга и положил небольшую прикрытую тарелку перед хозяином, который взглянул на нее, прежде чем продолжить вступление.

Это счастье (начал он, обращаясь ко мне), что я рискнул остаться здесь на вечер, ибо были путешественники, чьи ночные похождения в этих лесах завершились не столь удачно. Например, здесь существовал легендарный Дьявольский монастырь. (Здесь он остановился и рассеянно кашлянул, прежде чем продолжить)

Согласно местному фольклору, это место, о котором шла речь, было заброшенным монастырем, расположенным глубоко в сердце леса, населенного нежитью, что служила Асмодею. Часто, после наступления темноты, старые руины обретали подобие прежней славы, а ветхие стены благодаря демоническому искусству становились целыми, чтобы сбить с толку путников. К счастью, мой брат не стал искать меня в лесу в такую ночь, потому что мог допустить ошибку и попасть под злые чары; а уж затем, согласно древним летописям, его бы схватили и торжественно сожрали дьявольские аколиты, дабы сохранить свою сверхъестественную жизнь благодаря существованию смертных.

Все это произносилось шепотом с невыразимым ужасом, словно каким-то образом могло передаться моим недоуменным чувствам. Это так. Когда я посмотрел на плотоядные лица вокруг, я понял смысл этих насмешливых слов и ту ужасную издевку, что таилась за мягкой и загадочной улыбкой аббата.

Дьявольский монастырь... подземные обряды Люциферу... кощунственное великолепие, но не во славу креста... заброшенный монастырь в глухом лесу.... волчьи лица глядят в мое...

Затем одновременно произошли три вещи. Настоятель медленно поднял крышку над лежавшей перед ним тарелке. (думаю, он сказал: "Давайте покончим с мясом") Потом я закричал. Наконец грянул милосердный гром и вспыхнула молния, погрузившая меня, смеющихся монахов, аббата, тарелки и весь монастырь в забвение хаоса.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу обряженный в черное, под дождем в канаве рядом с грязной тропой. Моя лошадь паслась в лесу неподалеку, но никаких признаков монастыря видно не было.

Я достиг Вероны за полдня, находясь в бреду, и когда добрался до дома своего брата, сыпал под окнами проклятиями. Но мой бред перерос в буйное помешательство, свалившее меня с ног, когда нашедший меня, рассказал, куда ушел мой брат и какая участь его вероятно постигла.

Я никогда не забуду ни то место, ни песнопение, ни ужасных монахов, но молю Бога о том, чтобы забыть одну вещь, прежде чем умру: то, что я увидел перед ударом молнии; то, что мучает меня, особенно с учетом того, что я узнал в Вероне. Я узнал, что все это правда, и я могу быть опасен, поскольку помню, что увидел, когда аббат Хенрикус поднял крышку серебряного блюда, чтобы открыть оставшееся мясо...

Там была голова моего брата.