Ольга Коханенко - Хома Брут [litres]

Докурив, бурсак вытряхнул люльку, убрал ее в карман шаровар и осторожно проскользнул мимо неподвижно замершего как камень хозяина обратно в сени.

Глядя, как Хома устраивается на жестком полу, куда Ганна уже натаскала соломы, Явдоким запер дверь изнутри на щеколду и, ничего не сказав, грузно зашагал в горницу.

Снова раздался лязг щеколды – внутреннюю дверь мужик тоже запер. Свет, лившийся сквозь щели в двери, погас – Явдоким загасил свечу. Наступила полная тишина.

Вглядываясь в темноту сеней, Хома еще долго не мог уснуть, радуясь, что обрел ночлег, вздыхая оттого, как неприятно колет солома и как кисло пахнет вокруг, снова ощущая озноб и пустоту в желудке, с которой скудный ужин совсем не справился.

Ворочаясь с боку на бок, парень то и дело вынимал из-за пазухи амулет, проверяя, не загорится ли вдруг камень голубым светом. Камень оставался холодным и зеленым, что означало: хозяева мазанки с нечистью не водились. Успокоившись, Хома прочитал молитву вполголоса и неожиданно крепко заснул. Последняя его мысль была хорошей и светлой: наконец-то ему выдалась спокойная ночь, которой уже не было так давно. Улыбаясь, Хома лежал на соломе и видел сны о встрече с друзьями из Братского монастыря.

Темнота над мазанкой сгущалась, становясь всепоглощающей.

Проснулся Хома от странного шума и сотрясений. Пол в тесных сенях дрожал под ним, словно огромный табун мчался где-то поблизости.

Встрепенувшись, бурсак прислушался: топот явно приближался. Хлипкие стены мазанки затряслись, глиняные чарки и бутыли вокруг зазвенели все разом. Встревоженный парень сел, глубоко вздохнул и хотел было броситься бежать, да рассудил, что это, наверное, какой-то неумелый табунщик по неосторожности погнал лошадей по шляху, и они сдуру понеслись так близко в сторону мазанки. Успокоившись, Хома хотел даже лечь обратно, но противная тревога не отступала: что-то подсказывало бурсаку, что это были вовсе не кони. Да и с чего бы табунщику гнать куда-то лошадей посреди ночи? В том, что еще ночь, у Хомы не было никаких сомнений: уж больно мало он проспал и уж больно темно было в сенях.

«Разве что это не табунщик, а стая голодных волков вспугнула лошадей?» – встревоженно подумал он.

Топот становился все громче, приближаясь. В ужасе озираясь, Хома дрожащими руками вытащил из-за пазухи амулет. Сени озарил ярко-голубой свет.

Выругавшись, Хома быстро сел, сунул поглубже за пазуху тетрадь характерника и, убедившись, что она надежно спрятана, схватился за саблю.

В одно мгновение что-то мощное и многочисленное словно шлепнулось о стены мазанки сразу со всех сторон. В дверь яростно заколотили. Грохот стоял повсюду, сопровождаемый странными криками, тонким отчаянным писком и скрежетом.

От страха Хома попятился, пока не уперся в стену, в которую тоже стучали. Бурсак хотел закричать, но его словно парализовало. Окруженный грохотом со всех сторон, он не знал, что ему делать.

Крепко сжимая саблю, парень поднялся на дрожащие ноги, набросил зипун поверх рубахи, развернулся в тесных сенях и осторожно подкрался к наружной двери, опасаясь подходить слишком близко. Дверь была надежной и крепкой на вид, но в нее так сильно молотили, что было неизвестно, как долго она продержится. В щель протиснулся острый волосатый коготь. Отпрянув, Хома от неожиданности упал на спину.

Со свистом распахнулась вторая дверь, ведущая в горницу. Освещая сени огарком свечи, на пороге появился обезумевший от страха Явдоким, а вокруг стоял уже такой шум, что Хома даже не расслышал, как он отворил щеколду. Заспанный, в рубахе, в шароварах и в одном сапоге, мужик обалдело глянул на парня, сидящего на полу. Убедившись, что это не он издает эти странные звуки, Явдоким вскинул ружье и стал озираться по сторонам.

Стены мазанки ходили ходуном. Противный писк становился все оглушительнее, словно сотни летучих мышей разом набросились на дом, облепив его со всех сторон.

Прислушиваясь, мужик то и дело пригибался и, склонившись, испуганно прошептал Хоме в самое ухо:

– Что… что это такое?!

В дверях появилась растрепанная Ганна в исподней: – Явдоким! Какие-то… какие-то твари лезут в окна!

Услышав ее слова, Хома с Явдокимом переглянулись и бросились в горницу, оттолкнув замешкавшуюся в дверях бабу.

Из-за шторки в углу выглядывала с постели напуганная Прасковья. Коса у нее сбилась набок, рот дивчины был перекошен от страха и широко открыт, словно она вот-вот завизжит. По щекам катились крупные слезы.

Добежав до окна, бурсак увидел, как качаются ставни, как надулся под ними бычий пузырь. Издавая ужасные звуки, кто-то таранил окно, всеми силами стремясь пробраться внутрь.

– Ай! Ставни долго не выдержат! – взвизгнула Ганна, испугавшись очередного толчка, и обхватила крепкую руку мужа.– Что нам делать?!

Явдоким осторожно перехватил ружье и задумчиво поглядел на жинку.

– Зачем эти твари рвутся в хату?! За что Господь наказывает нас? – мрачно спросил он.– Шо им только нужно?

– Они пришли за мною,– тяжело дыша, Хома отошел от окна, повесил саблю на пояс и поглядел на Евдокима и жинку.

Явдоким нахмурился. Ганна в ужасе прикрыла рот рукою.

– Я не уверен,– промямлил Хома, ощущая, как трудно ему говорить.– Но думаю, это так. Нужно не дать им ворваться внутрь. Или они растерзают нас всех.

С потолка мазанки раздался пронзительный писк, и Ганна с Явдокимом пригнулись.

– Свят-свят-свят,– отступая, Явдоким в ужасе перекрестился.– Знал я, что зря тебя пускаю! Скажи мне,– вдруг взмолился мужик,– что мы тебе сделали?! Разве не встретили тебя, не накормили?! Скажи, ты с нечистыми водишься? Зачем ты привел их сюда?!

Ганна испуганно поглядела на мужа.

– Нет же, нет,– Хома вынул крест из-за пазухи и, поцеловав его, трижды перекрестился.– Я обычный семинарист. Поверьте мне…

– Не гонятся нечистые за обычными бурсаками… – прошептал Явдоким и стал медленно поднимать ружье.– Сразу я удивился, откуда у тебя сабля такая. Да поздно уже горевать, знаю я, что нужно делать…

Подняв руки, Хома взмолился:

– Неужели ты убьешь меня?!

– А что мне еще остается?! – поглядев на бурсака безумными глазами, мужик оттолкнул Ганну и выпалил: – Я должен спасти дочь и жинку! Раз этим тварям нужен ты, значит, нужно просто отдать им тебя!

С этими словами мужик стал медленно приближаться к Хоме, выставив ружье.

Парень попятился, пока не уперся в стену. Над его головою послышался топот. С треском на стене лопнул пузырь. Ставни распахнулись, и в окно потянулось с десяток волосатых когтистых лап. Промелькнула клыкастая морда со свиным пятачком, но скрылась, задавленная сородичами.

Ганна вскрикнула. Ее крику вторила Прасковья из-за занавески. Мать и дочь орали так громко и неистово, что даже перекрыли чудовищный писк, не прекращавшийся ни на секунду.