Анатолий Эльснер - Рыцарь духа

Не зная, что с ней происходит и видя странную блуждающую улыбку на губах ее, он снова припал к ее устам и вдруг почувствовал, что из пальцев ее рук, огибающих шею его, исходит как бы электрический ток, из круга которого можно было бы выйти разве с большим усилием. Он не испугался, а наоборот: почувствовал еще большее наслаждение от мысли, что тайные силы соединяют его с ней. Вдруг она снова заговорила, с выражением ужаса в глазах и, как и прежде, чужим голосом:

— Он стоит на скале над нами, грозный и гневный, и хочет обрушить на нас камни… Отойди от меня. Я отдана высшим силам… Слышишь, — грохочет в горе…

Образы, носящиеся в царстве ее духа, стали очерчиваться в его уме с яркостью видений, и в этом, в сущности, чудесного ничего не было: доказано, что мысли часто передаются. Ему послышался грохот в горе и потом он увидел камни, покатившиеся с вершины вниз.

Лицо ее сделалось мученическим и она прошептала:

— Разбуди меня.

Он вспомнил, что читал, как надо в этих случаях поступать и, положив руку на ее голову, властно проговорил:

— Медея, проснись!

Она подняла голову, изумленно посмотрела на Леонида и сказала:

— Со мной, кажется, что-то произошло.

Вместо ответа он взял ее холодные руки в свои и прильнул к ним губами.

Она растрогалась.

Немного спустя, оба они шли к домику Медеи и он рассказал ей все, что с ней произошло.

— Вы видите, какое я больное существо, — сказала она со вздохом. — Щадите же меня, monsieur Леонид.

Золотыми шариками, точками и рассыпанной золотой пылью с голубого неба смотрели на маленький земной мир мириады солнц, спутников и лун, когда Леонид, выйдя из своей комнаты в гостинице, направился к маленькому домику Медеи. Он смотрел на звезды, на беспредельный океан, по поверхности которого сверкал, точно рассыпанный рукой Архангела, золотой дождь из мельчайшего бисера, ощущал веяние теплого душистого воздуха и душу его все сильнее охватывало восторженное благоговение. Две недели,

проведенные им здесь в духовном слиянии с природой-богом и существом-загадкой — Медеей, духовно его изменили и раскрыли его внутренние очи на тайны, скрытые в проходящих земных формах. Как железо от близости магнита постепенно начинает проникаться его силой — таинственным притяжением, так и Леонид постепенно начинал привыкать смотреть на мир и жизнь ее глазами, проникаться ее понятиями и ее способностями видеть глазами своей вечной сущности существа сверхфизического мира. Его восприимчивость и нервность росли и он до такой степени был проникнут чарами Медеи, что, выучившись играть на скрипке, просиживал целые ночные часы у моря и всматривался вдаль горизонта, желая увидеть существа, о которых говорила Медея. Это не удавалось: он не видел и не слышал ничего. Однако же, когда однажды Медея, сидевшая с ним рядом, экзальтированно воскликнула, указывая смычком на горизонт: «Смотри, вон существа скользят по воде и я слышу звон», — он увидел скользящие над океаном облачные фигуры, золотящиеся в звездных лучах. Была ли это реальность иного мира или их создало воображение его и Медеи, — самовнушение или внушение, Леонид наверное не знал. Раздумывая об этом очень долго, он пришел к выводу, что это, собственно, безразлично: и в этом последнем случае это доказывало необъятность духа, глубокие сокрытые недра его, его божественность и вечность, потому что такие феномены, происходящие в царстве духа, далеко выходят из рамок всего, что могла бы выработать природа в организме-машине. Теперь он начинал понимать изречение, выбитое на воротах в Дельфах: «Познай самого себя». Познать себя значит познать Бога и творение его — мир, потому что душа человека — целая вселенная с хорами ангелов и демонами зла.

Несмотря на высоту его мыслей, ему приходилось вести неустанную борьбу с врагом духа и вечности — демоном плотской страсти. Под покровом идеалов и любви к Медее, страсть его таилась как змея, находящаяся в засаде под прикрытием цветов — росла и дышала огненным вихрем. Красота Медеи уносила его мысли к вечным идеалам, но в ней была и женщина, и вокруг цветов его высоких стремлений огибалась змея, пылающая жаром. И хотя тело ее было слабеньким и от нее веяло могилой, но из ее глаз смотрела таинственная жажда, как бы подстрекающая разломать хорошенькую клетку чудесной птички-души. Медея, зная, что в нем происходит, говорила ему со своей тонкой, блуждающей по губам улыбкой: «Вам надо распять в себе змея тленной жизни»; но и улыбка эта, и глаза ее говорили, что в душе Медеи происходит такая же борьба и что бывают минуты, когда змей страсти подымается в ее слабом теле, пламенный и неукротимый.

Идя теперь к домику Медеи, в воображении его невольно рисовались соблазнительные картины, разгоняющие доводы холодного ума о невозможности счастья на земле. Он ясно понимал, что счастье на этой планете — недостижимая мечта, но жажда земной любви влекла его всеми чарами обольстительного обмана и всей многообещающей таинственностью бездонных глаз Медеи.

Теплый ночной ветерок как бы раздувал огонь его страсти, шум волн как бы взывал к бурям и земным волнениям, а звезды на небе как бы говорили одна другой о маленькой планете-Земле и о еще более маленьком, смешном человеческом сердце.

Он вошел в сад и, подойдя к стеклянной двери домика Медеи, остановился пораженный.

Он увидел женскую фигуру в белом, от рассыпавшихся черных волос которой ниспадал целый дождь золотых искр, освещающих ее, точно волшебным золотым фонтаном. Леонид сильно изумился и в первую минуту ровно ничего не мог понять. Вдруг свет погас. Фигура в белом направилась к двери и перед Леонидом предстала Медея, которая, изумленно глядя на него, воскликнула с чуть заметным укором в голосе:

— Monsieur Леонид!

— Я ужасный человек и несчастный, — воскликнул он, негодуя на самого себя, — не могу сдержать своего влечения к вам. Оно — мой мучитель и оно гонит меня к вам. О, Медея! Может быть, эта буря в душе моей необходима, пока мы на этой планете и может быть, мы заключены в эти тела, чтоб испытать весь палящий огонь змея жизни, все обольстительные чары демона мрака, все разочарования и холодный ужас раскаяния. Медея, я готов испытать все мучения в возмездие за мои земные чувства, но я не могу вырвать из себя мою любовь к вам.

Она стояла, не двигаясь, вслушиваясь в его слова, и на смертельно побледневшем лице ее все ярче вспыхивали бездонные черные глаза.

— Леонид, вы меня не щадите, а, наоборот, пугаете, — проговорила она очень тихо, но каким-то густым голосом, — признак глубокой затаенной страсти. — Вы все еще не знаете, что я существо, не смеющее выйти из магического круга, очерченного вокруг меня моим невидимым гостем.