Стивен Кинг - Жребий

— Да. Входи У Мэтта захватило дух. Потом в беззвучном крике воздух со свистом вырвался обратно. Он почувствовал дурноту страха. Живот словно бы стал свинцовым. Гениталии поджались. Что, скажите на милость, получило приглашение войти к нему в дом?

Стало слышно, как в комнате для гостей осторожно отодвигают шпингалет окна. Потом окно толкнули кверху, дерево со скрипом прошлось по дереву. Можно было пойти вниз. Сбегать в столовую, взять со столика Библию. Бегом вернуться наверх, рывком распахнуть дверь в комнату для гостей, высоко поднять Библию: Во имя Отца, Сына и Святого Духа, приказываю — изыди…

Но кто был в комнате?

Если ночью что-то будет нужно, зови меня.

Но я не могу, Майк. Я старый человек. Мне страшно.

В мозг Мэтта вторглась ночь, превратив его в клоунаду вселяющих ужас образов, которые плясали, то появляясь из тени, то исчезая в ней. Белые клоунские лица, огромные глаза, острые зубы. Из теней выскальзывали силуэты с длинными руками, они тянулись к… к… Мэтт со стоном закрыл лицо руками.

Не могу. Боюсь.

Учитель не сумел бы подняться даже, если бы начала поворачиваться латунная ручка двери в его собственную спальню. Страх парализовал его. Он бешено жалел, что вечером поехал к Деллу.

Мне страшно. и, бессильно сидя на постели, спрятав в ладонях лицо, в страшной, гнетущей тишине дома Мэтт услышал высокий, радостный, злобный детский смех…

…а потом чмоканье.

Должно быть, стучали уже давно —стук словно бы эхом разносился вдаль улиц его сна, а он тем временем боролся, освобождаясь от дремоты. Кругом царила тьма, но, обернувшись, чтобы схватить часы и поднести к лицу, он сшиб их на пол. Он чувствовал, что сбит с толку и напуган.

— Кто там? — крикнул он.

— Это Ева, мистер Мирс. Вас к телефону.

Он встал, натянул штаны и, голый до пояса, открыл. Там стояла Ева Миллер в белом махровом халате, с лицом, полным тупой уязвимости человека, на две пятых еще спящего. Они, не таясь, переглянулись, и Бен подумал: кто-то заболел? умер?

— Межгород?

— Нет, это Мэтью Бэрк.

Знание не принесло должного облегчения.

— Который час?

— Начало пятого. Судя по тону, мистер Бэрк очень расстроен.

Бен спустился вниз и взял трубку.

— Слушаю, Мэтт.

Мэтт быстро дышал в трубку. Воздух вырывался резкими короткими всхлипами.

— Бен, можете приехать? Прямо сейчас?

— Да, конечно. А в чем дело? Вы заболели?

— Не по телефону. Просто приезжайте. — Буду через десять минут.

— Бен…

— Да?

— У вас нет распятия? Или образка Святого Христофора? Чего-нибудь такого?

— Черт, нету. Я баптист… бывший. — Ладно. Приезжайте побыстрее.

Бен повесил трубку и поспешно вернулся наверх. Ева стояла, положив ладонь на столбик перил, лицо переполняли тревога и нерешительность: с одной стороны, хотелось знать, с другой, не было желания вмешиваться в дела жильца.

— Мистер Мирс, мистер Бэрк заболел?

— Говорит, что нет. Он просто попросил меня… скажите, вы католичка?

— Мой муж был католиком.

— У вас есть распятие, или розарий, или образок Святого Христофора?

— Ну… в спальне — крест моего мужа… я могла бы…

— Да, пожалуйста.

Она пошла по коридору, шаркая меховыми тапочками по выцветшим полоскам ковра. Бен вошел к себе в комнату, натянул вчерашнюю рубашку и скользнул босыми ногами в кроссовки. Когда он снова вышел в коридор, у дверей стояла Ева, держа крест, блеснувший на свету тусклым серебром.

— Спасибо, — сказал Бен, взявшись за крест.

— Мистер Бэрк просил вас об этом?

— Вот именно.

Еще больше очнувшись от сна, она нахмурилась.

— Он не католик. По-моему, он не ходит в церковь.

— Он ничего не объяснил мне.

— А, — она понимающе кивнула и отдала ему распятие. — Пожалуйста, осторожнее с ним. Для меня оно очень много значит.

— Я понимаю. Не беспокойтесь.

— Надеюсь, с мистером Бэрком все в порядке. Он хороший человек.

Бен спустился вниз и вышел на крыльцо. Он не мог держать распятие и одновременно доставать ключи от машины, но вместо того, чтобы просто переложить крест из правой руки в левую, повесил его на шею. Серебро уютно скользнуло по рубашке, но, садясь в машину, Бен вряд ли сознавал, что чувствует себя утешенным.

На первом этаже дома Мэтта светились все окна. Когда фары ситроена обдали фасад светом, Мэтт отворил дверь и подождал, пока Бен подъедет.

Бен шел по дорожке к дому, готовый практически ко всему, и все равно лицо Мэтта потрясло его. Оно было смертельно бледным, губы дрожали. Широко раскрытые глаза как будто бы не моргали.

— Пошли на кухню, — сказал он.

Бен переступил порог и, как только оказался внутри, в падающем из коридора свете заблестел крест.

— А, принесли.

— Это Евы Миллер. А в чем дело?

Мэтт повторил:

— На кухню.

Когда они проходили мимо ведущей на второй этаж лестницы, Мэтт взглянул наверх и при этом словно бы отпрянул. Теперь кухонный стол, за которым они ели спагетти, был пуст, если не считать трех предметов, два из которых производили странное впечатление: рядом с чашкой кофе лежала старомодная Библия на застежках и револьвер тридцать восьмого калибра.

— Да в чем дело, Мэтт? Вы выглядите ужасно!

— Может быть, мне все приснилось, но, слава Богу, вы здесь. — Взяв револьвер, учитель беспокойно вертел его в руках.

— Рассказывайте. И перестаньте играть этой штукой. Он заряжен?

Мэтт положил пистолет и пятерней взъерошил волосы.

— Да, заряжен. Хотя, по-моему, толку от этого никакого… вот разве что застрелиться. — Он рассмеялся — болезненно, отрывисто, будто заскрипело стекло.