Генри Каттнер - Рассказы. Часть 1

Его тело было лёгким, хрупким, крохотным. На мгновение он потерял способность думать и умение двигаться. Его испуганный взгляд устремился в угол комнаты, тщетно пытаясь узреть во мраке движения того, кто там скрывался.

Затем всё и случилось. Из тьмы явился кошмар; совершеннейший кошмар — чудовищная, волосатая фигура; огромная, гротескная, обезьяноподобная, отвратительная пародия на всё человеческое. Это было чёрное безумие; истекающее слюной, насмехающееся безумие с маленьки6 ми красными глазками, наполненными древней и злой мудростью; злобная морда с жёлтыми клыками, будто застывшая в гримасе смерти. Это было похоже на гниющий живой череп на теле чёрной обезьяны. Это являло собой саму скверну и злобу, дикость и мудрость.

Чудовищная мысль поразила Аллингтона. Неужели это его второе «я» — это порождение гулей, этот внушающий ужас проклятый труп?

Слишком поздно колдун понял, что с ним произошло. Его эксперимент удался , но последствия ужасны. Он не осознавал того, насколько, в его человеческой природе, зло преобладало над добром. Это чудовище — это мерзкое исчадие тьмы — было сильнее, чем он, и, будучи исключительным злом, оно не поддавалось мысленному контролю его другим «я» . Теперь Аллингтон смотрел на это с ещё большим страхом в глазах. Казалось, что это существо явилось прямиком из преисподней. Всё, что являлось грязным, непристойным и противным человеческой природе, скрывалось за этой ухмыляющейся пародией на лицо. Звероподобное тело намекало на тени, которые ползут по могильным плитам или таятся в самых укромных тайниках здравых умов. Однако Аллингтон признал в этом существе безумную, атавистическую карикатуру на самого себя — всю похоть, жадность, безумные амбиции, жестокость, невежество; зловещие тайны его души в теле огромной обезьяны!

Словно в ответ на его мысленное признание существо рассмеялось, и щупальца ужаса сжали сердце колдуна.

Тварь шагнула к нему — она хотела уничтожить его, как заложено в природе абсолютного зла. Аллингтон, чьё крошечное тело нелепо пыталось двигаться как можно быстрее, несмотря на одежду, смехотворно большую для миниатюрной фигуры, сполз со стула и прижался к стене кабинета. Его голос, неестественно высокий, пронзительно звучал в неистовой мольбе и бесполезных командах приближающейся Немези́де [16] Немези́да — древнегреческая богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и нравственных порядков, которая изображалась в виде крылатой женщины. В одной руке она держала предмет надзора (весы, уздечку) или наказания (меч, плеть), а другая рука была согнута у локтя (локоть — мера длины в древние века), что являлось синонимом неизбежной кары (Википедия) . . Его молитвы и проклятия превратились в хриплый безумный бред, когда огромный зверь бросился через стол. Его эксперимент удался с лихвой в отношении мести… месть ! Его сверкающие глаза зачарованно смотрели, как большая лапа схватила нож для бумаги, и жуткий смех пронзил ночь. Он смеялся… смеялся! Где-то рядом зазвенел будильник, но колдун уже не мог его услышать…

Взломав двери, они обнаружили Джеймса Аллингтона мёртвым, он лежал на полу кабинета с ножом в груди.

Они назвали это самоубийством, так как никто не мог войти в запертую изнутри на засов комнату без окон.

Но это не объяснило отпечатки пальцев на рукояти ножа для бумаги — ужасные отпечатки, оставленные лапой огромной обезьяны .

Robert Bloch. «The Faceless God», 1936.

Существо на дыбе застонало. Рычаг, скрежеща и скрипя, растянул железное ложе еще на одно деление. Стоны перешли в пронзительный вопль нестерпимой агонии.

— Ну вот, — сказал доктор Стугач. — Наконец-то.

Он склонился над жертвой пытки и нежно улыбнулся прямо в страдальческое лицо человека на железной решетке. Взгляд, окрашенный утонченным весельем, вбирал каждую черту распростертого тела — раздутые ноги с ободранной кожей, красные от объятий огненных сапог; иссеченные плечи и спину, багровые от поцелуев плети; кровавые и бесформенные ошметки груди, раздавленной ласками Железной Девы. С бережной заботливостью он стал рассматривать завершающие штрихи, привнесенные дыбой — вывернутые плечи, изломанный торс, раздавленные и сломанные пальцы, болтающиеся жилы нижних конечностей. Затем он снова поглядел на измученное лицо старика. Он негромко рассмеялся, и смех его походил на звон колокольчика. После он заговорил.

— Что ж, Хассан. Не думаю, что ты еще долго сможешь упорствовать ввиду таких… хм… красноречивых аргументов. Довольно уже; скажи-ка, где найти того идола, о котором ты упоминал?

Изуродованный страдалец зарыдал, и доктору пришлось опуститься на колени у ложа боли в попытке разобрать бессвязное бормотание. Существо бредило минут двадцать и наконец умолкло.

Доктор Стугач поднялся на ноги с довольной искоркой в добродушных глазах. Он махнул рукой одному из негров, возившихся с механизмом дыбы. Тот ответил кивком и направился к живому ужасу на пыточном инструменте. Несчастный плакал — плакал кровавыми слезами. Чернокожий вытащил меч. Лезвие свистнуло, взлетая вверх, и вновь рассекло воздух, опускаясь. Послышался глухой звук удара, брызнул крошечный фонтан, на стене за дыбой расплылось багряное пятно.

Доктор Стугач вышел из подвальной комнаты, запер за собой дверь и стал подниматься по лестнице к дому. Открыв тяжелую крышку люка, он увидел яркое солнце и радостно засвистел. Он был очень доволен.

У него были на то хорошие причины. Уже несколько лет доктор вел, как сказали бы некоторые, жизнь «авантюриста». Он занимался контрабандой древностей, безжалостно эксплуатировал труд туземцев на Верхнем Ниле и иногда опускался даже до запретной торговли «черным товаром», процветавшей в кое-каких портах Красного моря. В Египет он прибыл много лет назад в качестве атташе археологической экспедиции, откуда его без долгих церемоний изгнали. Причина изгнания так и осталась неизвестной, но ходили упорные слухи, что доктор решил присвоить лучшие экспедиционные трофеи. Разоблаченный и опозоренный, он исчез, а через несколько лет вернулся в Каир и открыл заведение в туземном квартале. Неразборчивость в средствах помогла ему завоевать здесь сомнительную репутацию и обеспечила доктора приличным доходом. И то, и другое его, похоже, вполне устраивало.