Генри Каттнер - Рассказы. Часть 1

Нашедшие их не задержались надолго в запретной, забытой твердыне древнего склепа; не пытались они и проникнуть в гробницу. Вместо этого они вновь завалили песком дверь и возвратились домой. Там они сообщили, что старый и молодой эффенди покончили с собой — что и неудивительно, поскольку ни к какому иному заключению они прийти не могли. Статуя Анубиса вновь мирно стояла во мраке, охраняя темные секреты и таинственные подземелья усыпальницы, и в ее глазах не было ни признака жизни.

И потому ни единая душа не ведает то, что узнал Питер перед смертью, и никто не знает, что он, уходя в смерть, поднял глаза и узрел истину, сделавшую эту смерть желанным избавлением.

Ибо Питер узнал, что оживило тело бога; понял, что жило в статуе искаженной и жуткой жизнью и поневоле стало его убийцей. Умирая, он наконец заглянул в живое каменное лицо Анубиса — живой каменный лик с исполненными мукой глазами отца.

Robert Bloch. «The Dark Demon», 1936.

Это никогда не было изложено на бумаге — истинная история смерти Эдгара Гордона. На самом деле никто, кроме меня, не знает, что он мертв; люди постепенно забывают о странном темном гении, чьи жуткие рассказы когда-то были очень популярны среди любителей фантастических историй. Возможно, это были его более поздние работы, которые так оттолкнули публику — кошмарные намеки и диковинные фантазии его последних книг. Многие заклеймили экстравагантно сформулированные тома как работу сумасшедшего, и даже обозреватели отказались комментировать некоторые из его неопубликованных материалов, которые он им прислал. Именно тогда его таинственная и эксцентричная личная жизнь не была достойно оценена теми, кто знал его в дни его раннего успеха. Какая бы ни была причина, он и его творения были обречены на забвение миром, который всегда игнорирует то, что не может понять. Теперь все, кто помнит его, думают, что Гордон просто исчез. Это хорошо, учитывая странный способ, которым он умер. Но я решил рассказать правду. Понимаете, я достаточно хорошо знал Гордона. Я был, сказать по правде, последним из его друзей, и видел его конец. Я в долгу перед ним за все, что он сделал для меня, и могу ли я более достойно вернуть ему этот долг, чем поведать миру истинные факты о его печальной психической метаморфозе и трагической смерти?

Если у меня получится внести ясность в эти вещи и очистить имя Гордона от несправедливого пятна безумия, значит я жил не напрасно. Поэтому я решил все записать.

Я прекрасно понимаю, что в эту историю трудно поверить. Есть определенные, — скажем так, «сенсационные аспекты»? — которые заставили меня сделать этот шаг и раскрыть его дело перед публикой. Но у меня есть возможность погасить долг, а скорее отдать дань гению, которым однажды был Эдгар Хенквист Гордон. Итак, вот эта история.

Это произошло около шести лет назад, когда я впервые встретил его. Я даже не знал, что мы оба проживали в одном городе, пока наш общий обозреватель случайно не упомянул об этом в письме.

Я, конечно же, слышал о нем раньше. Я был подающим надежды (а временами и безнадежным) писателем-любителем, и на меня оказали большое влияние и впечатлили его работы, опубликованные в различных журналах, посвященных фантастической литературе, которую я очень любил. В то время он был известен в некоторой степени практически всем читателям таких журналов, как исключительно эрудированный писатель ужасных историй. Его стиль принес ему известность в этой области, хотя даже тогда были те, кто насмехался над гротескностью его тем.

Но я горячо восхищался им. В результате я нанес дружеский визит вежливости мистеру Гордону в его доме. Мы стали друзьями.

Как ни удивительно, этот затворнический мечтатель, похоже, наслаждался моей компанией. Он жил один, не заводил никаких знакомств и не имел контактов со своими друзьями, кроме как благодаря переписке. Однако список его адресатов был огромен. Он обменивался письма с авторами и редакторами по всей стране, потенциальными писателями, честолюбивыми журналистами, мыслителями и студентами во всем мире. Как только я проник в его окружение, он, похоже, был доволен дружбой со мной. Излишне говорить, что я был в восторге.

То, что Эдгар Гордон сделал для меня в течение следующих трех лет не возможно должным образом рассказать. Его умелая помощь, дружеская критика и доброжелательная поддержка, наконец, преуспели в том, чтобы сделать из меня писателя, а после всего этого наши взаимные интересы создали дополнительную связь между нами.

То, что он рассказывал о своих великолепных историях, поражало меня. Нечто подобное я подозревал с самого начала.

Гордон был высоким, худым, угловатым человеком с бледным лицом и глубокими глазами, которые выдавали в нем мечтателя. Его язык был поэтическим и глубоким; его движения были почти сомнамбулистичны в их выработанной неторопливости, как будто разум, который руководил его механическими движениями, был чужим и далеким. По этим знакам, естественно, я мог бы догадаться о его тайне. Но я этого не сделал и был очень удивлен, когда он первый заговорил об этом.

Эдгар Гордон написал все свои истории из снов! Сюжет, постановка и персонажи были продуктом его собственных красочных грез — все, что ему было нужно, это перенести свои фантазии на бумагу.

Позже я узнал, что это не совсем уникальное явление. Покойный Эдвард Лукас Уайт [17] Эдвард Лукас Уайт (11 мая 1866 — 30 марта 1934) — американский писатель и поэт. утверждал, что написал несколько книг, основанных исключительно на ночных фантазиях. Г. Ф. Лавкрафт произвел на свет целый ряд великолепных рассказов, вдохновленный аналогичным источником. И, конечно же, Кольридж [18] Сэмюэл Тэйлор Кольридж (21 октября 1772 — 25 июля 1834) — английский поэт-романтик, критик и философ, выдающийся представитель «озёрной школы». увидел своего Кубла-хана во снах. Психология полна примеров, свидетельствующих о возможности ночного вдохновения. Но тем, что делало признание Гордона настолько странным, были некоторые личные особенности, связанные с его собственными стадиями сна. Он совершенно серьезно утверждал, что может закрыть глаза в любое время, позволить себе расслабиться в сонной позе и продолжить грезить. Не имело значения, было ли это сделано днем или ночью, спал ли он пятнадцать часов или пятнадцать минут. Он казался особенно восприимчивым к подсознательным впечатлениям.

Мои небольшие исследования в области психологии заставили меня поверить, что это была форма самогипноза, и что его быстрые погружения в сон были действительно определенной стадией месмерического просачивания, во время которого субъект был открыт для любого внушения.