Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

Ко времени окончания института я сдалась — мне нужно было писать дипломную работу, как-то налаживать отношения с мужем, двигаться хоть куда-нибудь, и апейрон был явно плохим выбором. Я заперла остатки вещества, которое не использовала для опытов, в сейф и постаралась забыть.

В любом случае из-за этой одержимости все мое «светлое будущее» на научном поприще пошло коту под хвост. Коллеги сначала посмеивались, потом начали избегать, в итоге я оказалась не нужна ни в одной лаборатории, ни в одном институте. Выручил диплом педагога, и я пошла в эту школу — учить детей химии. Азам. Тому, что мне было уже давно и глубоко не интересно.

Но в преподавательской работе был один большой плюс — у меня почти не осталось свободного времени. С годами страсть найти апейрон все-таки сошла на нет, затаившись где-то очень глубоко внутри. Я крайне редко возвращалась к своим записям. Иногда доставала пробирку с мертвым протовеществом и смотрела на него, пытаясь… не знаю, я просто надеялась на чудо, на озарение. Глупо, конечно, но ничего другого мне уже не оставалось.

И вот на мой факультатив пришли Дима Шаткин, твой одноклассник, и Юля Жернакова из первой гимназии. У них в глазах горел тот же неуемный огонь, который в свое время питал и мои стремления. Они оба были так похожи на меня в молодости. Такие живые, любопытные, неутомимые, готовые вложить душу в исследования, жаждущие открытий… Впервые с институтских времен я снова почувствовала надежду. Может быть, этим двоим удастся то, что не получилось у меня. Может быть, они смогут изменить мир своим открытием!

Юля с Димой решили поработать над созданием костного клея, который мог бы применяться в медицине. И когда мы начали с ними проводить первые опыты, меня озарило: ведь возможно, что мое бесполезно пылящееся в пробирке протовещество может здесь чем-нибудь пригодиться.

Я познакомила ребят со своими записями, и они буквально загорелись. Мы решили, что эта тема может быть интересна и остальным, а потому я решила провести небольшой показательный эксперимент… Он был совершенно безопасный, он просто не мог пойти не так или кому-то навредить — я же столько лет работала с этим засохшим апейроном!

Но пробирка, которую Юля держала, по неведомой мне причине буквально взорвалась. Этого не могло быть — протовещество не имеет взрывчатых свойств, — но это случилось. И я уверена, просто ни секунды не сомневаюсь, что именно это и послужило катализатором для всего того ужаса, который сейчас творится. Я только одного понять не могу: как?! Что вызвало подобную реакцию? Я просто…

Лариса Николаевна бессильно уткнулась лицом в ладони и замерла. Роман испугался, что она плачет, но было не похоже — Грехова просто сидела неподвижно и, казалось, даже перестала дышать.

Собрав в кулак все свое мужество, Волкогонов тронул учительницу за плечо и сказал:

— Я думаю, это Юлина кровь… Ну, она оживила апейрон.

Лариса Николаевна резко вскинула голову и уставилась на Романа. Черты ее лица стали резче, как-то острее, а в глазах появился какой-то нездоровый блеск. «Как у маньяка», — промелькнуло в голове парня.

— Откуда ты знаешь? — требовательно спросила учительница химии, снова становясь похожей на саму себя — классную даму с придирчивым характером.

— Да я… Я просто в окно видел. Ну, эксперимент ваш, и потом… В общем, водил Юлю в медпункт…

— Волкогонов, не мямли, это важно.

— Да просто больше нечему! — от страха повысил голос Роман. — Вы столько лет бились, а тут вдруг — раз! — и все заработало. А что изменилось? Да только то, что Юля руку порезала. И потом, мне Шаткин говорил…

— Ну да, ты прав, — перебила его Грехова, и взгляд ее снова затуманился. — Теперь понятно… Кусочек протовещества из пробирки получил Юлину кровь — видимо, именно то, чего ему и не хватало для реакции, — и, отделившись от остальной части, смог затеряться в кабинете.

Она задумалась.

— Крови мало, было что-то еще. Но он… Впрочем, важно ли это теперь… Он «жил» на потолке, у меня над головой…. Понимаешь, Роман, я его слышала. Слышала почти все время. Он хотел расти, шириться, множиться. А чтобы это делать, ему нужны эмоции, мысли и чувства людей. Я была в ужасе, когда поняла, что может произойти. Не знала, просто не представляла, что делать. Я искала его, весь потолок по миллиметру осмотрела, залезла в каждую щель, за каждый шкаф и стеллаж, но так и не смогла отыскать…

Лариса Николаевна подняла голову.

— …и в какой-то момент перестала слышать его мысли. Не поверишь, но это напугало меня еще сильнее. И, судя по тому, что сегодня произошло, не напрасно. Думаю, у меня были все шансы стать пищей для апейрона, если бы не ты.

Лариса Николаевна снова взглянула на Романа, но в этот раз ее взгляд не вызывал страха: на него смотрели глаза обеспокоенной, напуганной и растерянной женщины, которая искала поддержки. И, видимо, была ему искренне благодарна. Волкогонов почувствовал, как невольно к его щекам приливает кровь.

— Да ладно, — засмущался он.

— Не ладно. Ты меня спас. И я тебе безмерно благодарна. Только… — Грехова замялась, но продолжила: — Как тебе это удалось? Ты же школьник, по сути, еще ребенок… Что ты сделал?

— Ну, у меня есть иридиевая плата и фотография… Юли.

— Что?

— Просто я заметил, что, если взять в руки иридиевую плату или положить ее, скажем, в карман джинсов… в общем, чтоб она поближе к телу была, — влияние апейрона почти не ощущается.

— Логично. Иридий — металл, который чаще всего встречается в метеоритах, на Земле его очень мало, почти нет. Можно сказать, что это внеземной элемент… И земному протовеществу, вероятно, тяжело с ним взаимодействовать… А фотография? При чем тут фотография? Это уже к химии никакого отношения не имеет.

Волкогонов усмехнулся с видом умудренного опытом старца и знатока жизни:

— Лариса Николаевна, вы же сами говорили, что апейрон питается человеческими эмоциями, чувствами и мыслями. Это, по идее, тоже мало совместимо с химией.

Грехова немного растерялась и кивнула:

— Пожалуй.

— Ну вот. И я выяснил, что сильные чувства к кому-то тоже могут защитить, выпереть из башки склизкие щупальца этой дряни. Любовь, как говорится, творит чудеса!

— И ты, значит, влюблен в Юлю?

Роман поперхнулся и покраснел до самых корней волос. Но отступать было некуда:

— Ну, получается, что так. Потому и подумал, что вам может помочь фотография вашей семьи — то есть тех, кого вы любите. Так и получилось!

— Кого любите… — повторила Лариса Николаевна, и взгляд ее опять затуманился. Но на этот раз лицо женщины выглядело совсем иначе: оно было мягким и немного растерянным, на глаза навернулись слезы. Тряхнув головой, она несколько раз моргнула, потерла виски и резко выдохнула.