Елена Усачева - Большая книга ужасов — 73 [сборник]

— Ну, ты что, совсем, что ли? — крутанулся на месте Воробей. — Мало тебя искупали в пруду, надо было вообще утопить!

Анжи молчала. Она успела сжиться с мыслью, что все это фантазии, поэтому очередной Глебов заскок ее скорее удивил.

— А что? — Глеб плюхнулся на пузо и, изображая паука, пополз к Воробью. — Когда силы зла проникают в наш мир и завладевают умами миллионов… — Он резко сел и заговорил нормальным голосом: — Почему бы не порезвиться? К тому же разрыв-трава, говорят, помогает открывать клады. Заодно и разбогатеем!

— Заодно и головы лишишься, — постучал себя по лбу Джек. — Не пойду я никуда и Анку не пущу.

«Так, второе мороженое», — недовольно подумала Анжи, и в ней вновь проснулось упрямство.

— Хорошая идея, — улыбнулась она и с грациозностью кошки облокотилась на руку, подобравшись к Глебу почти вплотную. — Делать-то ничего не надо — найти подходящий куст, очертить круг, дождаться цветения и быстро убежать.

— Из всех пунктов у тебя только быстро убежать получится, — не отрываясь от книги, прокомментировал Лентяй. — Потому что бегаешь ты хорошо.

Анжи мгновенно вспыхнула и села ровно.

Вот ведь дураки! С ними никакое дело не удастся.

На этот раз она решила показать, что с ней так обращаться нельзя, подхватила полотенце и пошла прочь с пляжа. Воробей поднялся следом за ней.

— Со мной пойдешь, поняла? — сурово произнес он, отряхивая велосипед от песка. — А с ним я тебя никуда не пущу, — добавил он и, звякая звонком, укатил в сторону поселка.

Анжи осталось только удивленно открывать и закрывать рот. В подобном тоне Воробей с ней еще никогда не разговаривал!

Вся в расстроенных чувствах, Анжи решила пораньше лечь спать. Ведь и предыдущую ночь она почти не спала, поэтому уже к девяти вечера глаза у нее начали слипаться. Напрасно Воробей мелькал за калиткой и призывно звякал велосипедным звонком. Она решила доставить удовольствие своей маме и в кои-то веки посидеть с ней, попить чай. Речь опять пошла о завтрашнем празднике. Оказывается, Тургенев (наверное, скоро от этого имени у нее экзема начнется!) в свои нечастые посещения Спасского любил устраивать народные гулянья. Плелись венки, надевались самые лучшие наряды, пелись песни.

— А что делают на Ивана Купалу? — сонным голосом спросила Анжи. У нее не было никакого желания присоединяться к народным праздникам. Дискотека, тусняк в клубе — это еще туда-сюда, а пляски под балалайку с газоном на голове — явный перебор.

— Это день, когда нечистая сила выходит из своих укромных мест, — негромко говорила мама, убаюкивая и без того сонную Анжи. — Чтобы отпугнуть их, праздник и устраивался. Разводили костры, шумели, громко стучали, пели песни. Чтобы злой дух не вселился в тебя, проходили обряд очищения — прыгали через костер или купались в реке. А еще гадали. Плели венок и опускали его в реку. Считалось, что если венок долго будет плыть, то жизнь у девушки будет долгой и счастливой. Если пристанет к берегу, то вскоре она выйдет замуж. Самым главным событием праздника было сожжение чучела ведьмы. Ее делали из соломы или из бревна. А иногда просто из пучка травы…

Мама все говорила и говорила, а Анжи то ли грезила наяву, то ли уже спала. Мимо нее в медленном танце проплывали девушки в разноцветных сарафанах, у всех на головах были красивые венки. Девушки смеялись, а одна хохотала особенно заливисто.

— Голубой василек, — весело говорила она, касаясь своего венка, — цветок лета, от хворобы разной помогает, суженого приваживает. Ромашка полевая, — в пальцах девушки мелькнули белые лепестки, — любовь нагадает, беду накличет. Цвет цикория, — взметнулся вверх жесткий стебель с голубыми лохматыми цветами, — силы придаст, на правильную дорогу укажет. А это… — Девушка сняла венок и приблизила его к самому носу Анжи, она успела рассмотреть причудливую травку с лихо завернутыми тонкими листиками, из середины травки вырывался стебелек, на его кончике торчал цветок, похожий на одуванчик. Пушистая желтая головка качнулась, послышался отдаленный гром, и цветок стал наполняться светом. Он все разгорался и разгорался, так что вскоре на него стало невозможно смотреть.

— Как это? — опешила Анжи. — Говорили, что он цветет одно мгновение.

— Это и есть мгновение, — захохотала девушка, при этом став невероятно похожей на известную писательницу Агнию Веселую. — Твое мгновение!

Все вокруг затряслось. Люди на поляне попадали. Только девушка с разрыв-травой в венке продолжала стоять. Из груди ее вырывался уже не хохот, а вой. Она потрясала над головой венком, и от этого поднимался ветер, стонали и гнулись деревья.

— Будете помнить ночь на Ивана Купалу! — выла девушка.

Ветер рвал на ней цветастый сарафан, превращая его в грязное тряпье, фигура под напором стихии согнулась, кожа на лице девушки сползла вниз, став страшной маской, нижняя губа оттянулась, повиснув до груди.

— Не спрячетесь от меня! — хихикала мерзкая старуха, вокруг нее взметнулись языки пламени. — Будете моими! Я, Мара-Смерть, заберу все себе!

Она ударила венком о землю. С треском и стоном земля расступилась, повалил пар. И стали из земли выходить чудища, одно другого страшнее: козлоподобные, с бородами и копытами, медведи, кривые коряги, болотные жабы…

Их было так много, что Анжи испугалась — ведь так они могли заполнить не только поляну и усадьбу, но и добраться до них, в поселок. А там все спят и даже не подозревают о грядущей беде, и надо как-то побежать, всех предупредить. А лучше заставить петуха кричать, тогда он точно всех разбудит.

И вот уже петух, размахивая огненными крыльями, взлетает на забор. И вся нечисть при виде его падает ниц. Петух разевает свой огромный стальной клюв. Анжи понимает, что крик сейчас будет до того оглушительным, что лучше спрятаться куда-нибудь, засунуть голову под подушку, зажать уши руками…

Петух заорал.

Анжи дернулась и открыла глаза.

Уф!

Она облегченно вытянула онемевшие ноги, выпустила уголок подушки, который до этого зачем-то сильно сжимала.

За темным окном стрекотали кузнечики, из усадьбы слышались заливистые трели соловья.

Анжи набрала полную грудь воздуха и шумно выдохнула.

Похожий вздох раздался за окном.

Ну, Воробей! Ну, держись!

Она резко вскочила на колени, толкнула приоткрытую створку и от неожиданности чуть не свалилась с дивана.

— Ох, тяжко-то как, — вздохнул стоявший под окном старик. — Тяжко…

— Иван Иванович?! — икнув от испуга, спросила Анжи.

— Тяжко. — Старик глянул в сторону, мотнулась косматая борода. — Давит, — пожаловался он. — Грудь стянуло. Травки бы мне.

Он опять вздохнул и медленно запрокинулся, словно собирался упасть или совершить кульбит назад через голову. Но ни того, ни другого делать он не стал, а уронил на подоконник непослушную костяную руку. Пальцы разжались, выпуская серебряную резиночку.