Адам Нэвилл - Дом малых теней

Следующее фото повергло Кэтрин в панику. Мальчик-инвалид присутствовал и на нем, а вот Мэйсонов уже не было в кадре. На их место пришла, судя по всему, марионетка из первоначальной труппы.

— О, боже, нет. — Кэтрин закрыла глаза, пытаясь стереть облик фигуры, восседающей у мальчишки на коленях. — Нет, нет, нет, не может этого быть.

Кукла была почти одного роста с ребенком, с такими же длинными и тонкими ножками на шарнирах. Обтягивающий костюмчик, деревянное лицо с нарисованными на нем чертами, черные волосы.

Кэтрин уже видела эту странную и неряшливую штуку раньше. В трансах, мучивших ее в детстве, в школе на детской площадке, за пределами «берлоги», по ту сторону зеленого забора, через который перелезла Алиса… Значит, то, что она видела в трансах, на самом деле было воспоминаниями ? Пусть подавленными, но все же — правдивыми?

Кэтрин поникла и глубоко вздохнула, пытаясь остановить завладевший ею страх.

Когда она была ребенком, Мэйсон уже давно лежал в земле. Виолетта — либо тоже, либо пребывала в глубочайшем старчестве. Выходит, Эдит с Мод и какими-то неназванными пособниками вывозили труппу в заброшенную школу Магнис-Берроу и подспудно вошли в ее жизнь еще тогда, когда ей было всего шесть лет?

Если некто с деревянным лицом и мозолистыми ногами, увиденный Кэтрин в детстве, не был галлюцинацией, не мог он быть и марионеткой, потому как никакого кукловода она близ него не замечала. Видимо, то был настоящий, живой ребенок в маске, одетый как одна из кукол Мэйсона. Правда, с какой целью? Кто это мог быть? Кто вообще тогда мог знать о труппе? Не эту ли куклу видела Кэтрин во время показа детской? Была же там голова со смутно похожим париком: черные кудри на виду, но лица не разобрать. А в спектакле о Генри Стрейдере фигурировал такой персонаж — скажем, где-нибудь в массовке? Тоже сложно сказать, ведь все куклы были наряжены в обноски, соответствующие описываемому дикому времени, что делало их едва ли отличимыми друг от друга… Да и смотрела-то Кэтрин вполглаза.

— Вы все — безнадежно больные ублюдки, — провозгласила она на всю комнату. Ее мозг не справлялся с таким обилием отталкивающих образов и пугающих предположений. Могли ли члены семьи Мэйсон быть в ответе за хищения детей-калек из спецшколы в пятидесятых и шестидесятых годах? Помогал ли им некий ребенок-сообщник в образе этакого отверженного Арлекина? Возможно, используя кого-то, кто одевался как любимая труппа мэйсоновых кукол, они хотели сдружить детей с «волшебными спасителями», друзьями беззащитных и уязвимых — ребенку, особенно отчаявшемуся, проще простого впарить подобный бред. Мальчишка-инвалид в кресле вполне мог быть заложником дома. Одним из тех, кого увели еще в сороковых годах.

А Кэтрин-то думала, что странные дети из Магнис-Берроу — лишь образы, всего лишь спасительные проекции затравленного ума! Все это время она не была какой-то там больной, ничего не выдумывала — вот они, доказательства! Вот почему ее прибытие в этот особняк ( воссоединение с ним?!) так сказалось — память заработала с прежней силой. Между ней и Красным Домом с детских лет существовала связь.

Два поколения Мэйсонов на протяжении десятилетий шпионили за спецшколой. Они забрали Алису. Вполне могли бы забрать Кэтрин — ведь она сама этого хотела.

Но кем тогда были дети в костюмах марионеток? Другими похищенными? Униженных и оскорбленных калек привлекали, вербовали, а потом заставляли играть роли в чокнутых сценках на заднем дворе… годы напролет? Заманивать других на этот дьявольский утренник в Красном Доме, как заманили Алису?

Алиса…

Если все эти подозрения были правдой, вопрос, почему Мэйсоны до сих пор прячутся от мира, снимался сам собой. Оставался другой — взаправду ли Эдит разорилась и хотела распродать наследие дяди, или приглашение Кэтрин в этот дом служило извращенным способом покаяния? Или чем-то гораздо более плохим ? Теперь, когда девочка, избежавшая некогда цепких лап похитителей, выросла и стала женщиной, не чаяла ли Эдит завершить начатое любой ценой? Вполне возможно.

— Боже, Боже, — пролепетала Кэтрин. Эти две жуткие старухи — неужто они связались с ней единственно ради того, чтобы пополнить жуткую коллекцию, начатую Мэйсоном задолго до ее рождения? И тот ребенок в окне Красного Дома, причудившийся ей в самый первый приезд сюда — что, если он тоже реален? Что, если это никакая не кукла?

Здесь же есть запертый чердак! И подвал! Детские кроватки — кому они служат на самом деле? По ночам кто-то маленький бегает по дому… Крохотная фигурка в конце темного коридора… Она думала, что это животное… Или дурацкий розыгрыш.

Кэтрин прижала руки к лицу. Слабость и головокружение вознеслись до нестерпимого уровня. Хотелось просто встать и заблевать весь этот рассадник заразы. М. Г. Мэйсон был не гением, а монстром. Кэтрин уже не знала, что и думать. Может быть, на самом деле здесь она одна сошла с ума. Пала жертвой собственной паранойи и отчаянно пыталась хоть как-то рационализировать свое нахождение в этих стенах, отыскать несуществующую связь с помешательством детских лет. Ведь самое плохое в сумасшествии — не осознавать до самого конца, что ты сходишь с ума.

Улики. Нужно больше улик.

Те несколько свитков пергамента, которые она еще могла вынести из ящиков в кабинете, были написаны на древнегреческом языке. Как и переплетенные тома черных тетрадей Мэйсона, заполнившие маленький книжный шкаф. Как и четыре гроссбуха на столе, записи в коих хозяин дома вел до самой смерти. Аккуратный, но непонятный текст лишь изредка разбавляли химические уравнения и что-то, смахивающее на тригонометрические расчеты.

Наследию М. Г. Мэйсона не требовался оценщик или аукцион, ему подходил психиатр и архив в частной больнице, где мания, которую Эдит ошибочно приняла за гениальность, могла бы быть подробно изучена теми, кто привык к изощренным способам самовыражения тяжелобольных.

Кэтрин побежала в свою комнату и схватила сумки. Затем спустилась на первый этаж с зажатыми в зубах ключами от машины.

Прежде чем Кэтрин отошла от своей машины, она попыталась определить источник тускло-медного уличного освещения в деревне Магбар-Вуд. Свет, казалось, исходил изнутри домов, теперь больше напоминающих силуэты и стоящих на двух улицах, из которых и состоял поселок — будто где-то там, за ситцевыми занавесками и пыльными стеклами, горели тусклые лампы. Собравшиеся на смотр превратились в собрание теней, метавшихся туда-сюда в суматохе, но не было слышно ни шума толпы, ни просто даже отдельных голосов. И откуда они здесь только взялись? Не могли же то быть здешние — все дома в деревне стояли заброшенными! Если нашлись те, кто приехал сегодня откуда-то еще единственно с целью почтить память М. Г. Мэйсона, то это самые настоящие безумцы, посвященные якобы в тайную традицию фанатики.