Адам Нэвилл - Дом малых теней

— Думать-то думай, а то я вот как сейчас доберусь до тебя! К обеду уж точно доберусь, помяни мое слово, голубушка.

Смеясь, Кэтрин вышла из кухни с чайным подносом, чувствуя, как настроение поднимается прямо на ходу. Леонард умел видеть странную красоту в предметах старины, которые они оценивали и продавали, и точно так же он примечал что-то в ней — что-то, что сама она не могла углядеть за извечной оградой уничижительной самокритики. При нем она как-то само собой начинала чувствовать себя умницей-красавицей, чего никогда не случалось рядом с ее кавалерами. И не то чтобы Леонард был завзятым ловеласом, отнюдь. Она понимала, что он действительно восхищается ею и гордится. Даже пытается защитить ее. После случившегося в Лондоне его деликатное наставничество и доброта помогли ей гораздо больше, чем курс антидепрессантов или новый психотерапевт.

— Что ж, с нетерпением жду встречи с ужасной Эдит Мэйсон в пятницу.

— Если прорвешься через домоправительницу. В письме говорится, что она есть. — Леонард улыбнулся. — Не стоит недооценивать домоправительниц, Китти.

Кэтрин почувствовала, как та, чей голос она услышала из глубины Красного Дома, придирчиво изучает ее взглядом. Ей стало не по себе, и сдавленным голоском застенчивого ребенка она пролепетала:

— Здравствуйте…

Не прикасаясь к двери, она осмотрелась и пару раз зажмурилась, чтобы глаза привыкли к темноте. Ее взгляду явилась узкая, оклеенная бордовыми обоями с угловатым узором кишка коридора с высокими потолками.

— Кто-нибудь есть?

Все внутренние двери, которые она сумела разглядеть, были закрыты, — одна слева от нее, другая справа. Скорей всего, гардероб и кладовка для обуви. Верхние панели ближайших дверей были сделаны из красного витражного стекла, как и абажур над головой Кэтрин. Воистину — Красный Дом.

По стенам возле дверей висели картины в рамах, но она не могла разглядеть ничего, кроме бликов на защитных стеклах. Не успела она восхититься красно-черной напольной плиткой из обожженной керамики, старинной, но без трещин, как наверху, где-то внутри дома, что-то заскрипело — будто старое несмазанное колесо.

Покосившись в ту сторону, Кэтрин увидела, что в конце узкого вестибюля есть выход в более просторное помещение. Грохоча каблуками по плиткам, она вошла в Красный Дом, пересекла вестибюль и заглянула в холл, но не вошла туда. Она оглядела четыре стены, забранные в старинные панели темного дерева. Наконец ее блуждающий взгляд остановился на резной стойке крутой лестницы с левой стороны холла, чья восходящая балюстрада напоминала ребра.

Кости внутри багровых каверн тела.

— Меня… меня зовут Кэтрин! Кэтрин Говард. Я от Осборна. — В протянувшемся змеей коридоре ее голос звучал блекло, слабо, бессильно.

В бледно-алом отражении невидимого здесь дневного света Кэтрин разглядела темный силуэт на фоне еще одной двери, словно окутанный багряной аурой и восседавший на чем-то, напоминающем садовую тачку. Насколько Кэтрин смогла разглядеть, верхняя половина тощего тела и голова на длинной шее были наклонены вперед, разглядывая ее. Остальное было скрыто деревянными перилами.

— Если бы вы удосужились позвонить в дверной колокольчик, Мод бы вас встретила. Она где-то внизу. — Иссушенный старостью голос прозвучал настолько язвительно, что Кэтрин даже немного оробела. Неожиданный звон ручного колокольчика, донесшийся оттуда же, откуда и голос, заставил ее вздрогнуть.

— Ах, вот оно что. — Она старалась говорить как можно меньше: абсурдный голосок в голове велел ей не вдыхать чересчур много здешней среды. Воздух в Красном Доме ощутимо провонял какой-то химией, перекрывавшей соперничающие с ней ароматы мастики, лакового дерева и плесени. Вся эта палитра маскирующих запахов живо напомнила ей дышащие на ладан антикварные лавочки и провинциальные музеи, в которых ей доводилось бывать, а вот доминирующий резкий дух был ей незнаком.

Ее замешательство и накатывающая сонливость, вызванная жарой и цветочной пыльцой снаружи, лишь усилились в этом душном, темном помещении, мешаясь, сбивая с толку. Она протянула руку и дотронулась до стены.

Неясная фигура наверху рассматривала ее в молчании, наливавшемся напряжением и тяжестью, которые так угнетали Кэтрин, что она представила себя ребенком, трепещущим перед суровым учителем в каком-нибудь допотопном частном лицее для девиц.

— Мод сопроводит вас в гостиную. — Сказав это, женщина чуть отодвинулась от перил. Кэтрин сумела разглядеть пятно, слишком белое для лица, поверх той самой садовой тачки, скорей всего, на самом деле инвалидным креслом. Что же у нее такое было на голове? Неужто шляпка?

Фигура откатилась назад с пугающей внезапностью. Заскрипели колеса и половицы.

Кэтрин осталась одна в устье коридора — сбитая с толку, не понимающая, что чувствует: обычную свою неловкость в общении с незнакомцами или же страх, порождающий острое нежелание сделать еще хоть один шаг в глубь Красного Дома, который со всех сторон взирал на нее мрачно и пристально и… с плохо скрываемой враждебностью.

На резкий звон колокольчика что-то откликнулось — там, в глубине багрового тоннеля, начинавшегося у входной двери, пересекавшего обшитый деревом холл и уходящего куда-то в дальние залы просторного дома. Из далекой тьмы надвигались приглушенные шаги. Шаркающая походка наводила на мысль, что к ней сейчас шествовал кто-то старый, с трудом передвигающийся под гнетом лет. К уже полученным неприятным ощущениям добавилось острое нежелание оказаться лицом к лицу с этим кем-то. Надо полагать, это будет Мод. Домоправительница.

Через проем входной двери, а может быть, через световой люк над лестницей пробивалось немного дневного света, облаченного в багровую дымку. На этом размытом фоне вскоре проступил белый силуэт и принялся надвигаться на Кэтрин из коридора внизу. Силуэт этот, казалось, парил над полом, не имея конечностей, и продвигался к холлу толчками, словно медуза в воде.

Не успело замешательство Кэтрин перерасти в страх, как перед ней материализовалась дородная женщина в белоснежном фартуке — именно ее в полумгле она на мгновение приняла за привидение. Женщина с трудом ворочала свое грузное тело, ее белые кудряшки, похожие на чепец, болтались из стороны в сторону при каждом шаге. Домоправительница неотвратимо близилась, и, когда на нее упало чуть больше света, Кэтрин, не сводившая с нее глаз, невольно приоткрыла рот.

На круглом, изборожденном морщинами лице, явившемся пред ее очи, не осталось ни следа женственности. Кэтрин никогда еще, насколько могла припомнить, не видела столь мрачного лица, разве что на военных черно-белых фотографиях узников за колючей проволокой. Волосы женщины, белые, как шерсть ягненка, выглядели так, словно она сама обрезала их тупыми ножницами по кромке надетого на голову горшка. Под фартуком дыбились необъятные бедра, живот и грудь. Из-под накрахмаленного подола выглядывали мужские ботинки на шнуровке. Сверху одеяние домоправительницы дополнялось стоячим воротничком, едва заметным за массивным двойным подбородком. Не говоря ни слова, она сверлила Кэтрин тусклым взором выцветших глаз из-под косматых бровей. Выражение ее было совершенно мрачным, в нем явственно читалось раздражение и нечто вроде осуждения.