Кристина Кашор - Джейн, анлимитед [litres]

– Стин!

«Я иду», – слышит она в голове его голос. Обернувшись, Джейн видит темный силуэт, несущийся ей навстречу по влажному песку, яркому от лунного света.

– Мне было страшно!

«Я бы не бросил тебя одну!»

– Страшно за тебя!

Когда бродяка подбегает, она падает на песок и крепко обнимает его. Он пахнет влажной шерстью и пытается облизать ей руки.

– Фу! – говорит она. – Не облизывай!

«А ты не обнимайся, – говорит Стин. – Бродяки любят, когда их гладят, а не обнимают.»

Она отпускает его.

– Если не будешь лизаться, я не буду обниматься.

«По рукам. Но тебе не нужно за меня переживать, Дженни. Здесь люди отпускают бродяк одних».

– Ладно, – слабо соглашается Джейн.

«Замерзла?»

– Да, и хочу есть.

«Ты очень долго спала. Я тоже, когда впервые попал в ваш мир. Переход очень утомителен. Пойдем куда-нибудь в тепло».

– Мы очень далеко от картины во дворце герцогини?

«Дом твоей тети ближе. Она не будет возражать, если мы ее разбудим».

– Нет. Ту-Ревьенс.

«Как скажешь, – отвечает он. – Долгий путь в гору нас согреет».

Ночной сад на крутом холме коварен. Даже при свете двух лун Джейн то и дело спотыкается и задевает головой низкие ветки. Она обматывает шарф вокруг ушей и бормочет Стину, что саду не помешало бы дополнительное освещение. Улицы Зорстеда, протянувшиеся высоко над водой, поражают тишиной. Зорстедские дома не издают ничего похожего на гудение или жужжание. Зорстедские фонари еле слышно шипят, когда пламя облизывает фитиль.

Из какого-то здания доносится звук и льется свет, но Стин уводит ее в сторону.

«Пьяные гуляки – бич любого портового города», – брезгливо морщится он.

Помятой и озябшей со сна Джейн достаточно впечатлений, чтобы держаться подальше от пьяных гуляк. Они поднимаются довольно долго, прежде чем в полутьме вырисовывается дворец герцогини. Стин оказался прав: пока они шли, Джейн согрелась.

«Я попрошу одного из немногих бродяк в этом замке, у которого есть человек, – говорит он ей, – чтобы нас впустили».

– Как ты это сделаешь?

«Бродяки могут общаться между собой мысленно, забыла?»

– Как ты объяснишь, почему я заслуживаю, чтобы меня впустили?

«Надеюсь, мой брат еще не будет спать».

– У тебя есть брат?

«У меня двенадцать братьев, семь сестер и двести сорок два кузена».

Джейн произносит ругательство на зорстедском, означающее крайнюю степень удивления.

– Твой брат знает о Ту-Ревьенс?

«Нет. Я же уже говорил, что никому об этом не рассказывал. Но он мой родной брат и доверяет мне, а его человек доверяет ему. Его человек откроет нам дверь».

– Как все сложно. Брат тебе доверяет, но при этом ты не говоришь ему правды?

«Да, иногда трудно понять, как лучше поступить, – говорит Стин. – Если я скажу одному брату, то должен ли я сказать и всем остальным моим восемнадцати братьям и сестрам? Что, если я расскажу брату, а он – своему человеку? Это не какой-нибудь пустяк, а картина, ведущая в другой мир. Я должен быть осторожен. Ты ведь это понимаешь, правда?»

Когда Джейн пробирается в сад дворца, то чувствует себя усталой и постаревшей.

– Сейчас я не в лучшей форме, чтобы притворяться, – говорит она.

Стин глядит на нее.

«Понимаю. Смотри по ситуации. Теперь это и твоя тайна тоже. Ты сама должна решить, кому ее открывать. А сейчас прекращай разговаривать вслух, ты можешь разбудить персонал, живущий на первом этаже. И потом, я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с братом».

Минуту спустя грубоватый мужчина в ночной рубашке открывает деревянную дверь в высокой стене, хмыкает и отступает назад, даже не взглянув на них. У него в ногах болтается бродяка, выше Стина и более коренастый. Они со Стином на секунду задерживаются в дверях, обнюхиваясь и прижимаясь друг к другу.

Стин отправляется в путь.

«Этот маршрут лежит через кухню», – сообщает он Джейн, которая послушно следует за ним.

Они поднимаются на все пятнадцать этажей дворца герцогини, по дороге поедая хлеб, сыр, но в основном зорстедские фрукты, название которых неведомым образом известно Джейн, и длинные полоски, по вкусу напоминающие самое вкусное вяленое мясо в любом из миров, – все это они прихватили на кухне. Джейн кажется, что для ее зорстедского тела расстояние в пятнадцать этажей представляет не настолько тяжелое препятствие, каким оно стало бы на Земле.

Когда она переодевается в свою «докторктошную» пижаму, где-то вдалеке раздается бой городских часов, и Джейн понимает, который час нынче в Зорстеде. Ей становится интересно, который час сейчас дома. Она снова ругается по-зорстедски: сегодня же Праздник!

«Уже нет, – отвечает Стин. – Мы его пропустили».

Новое ругательство.

– А что, если кто-то заметил мое отсутствие?

«Просто скажи, что неважно себя чувствовала. Если кто-нибудь будет тебе надоедать, я его покусаю».

– Стин! Ты не можешь без причины кусать людей! Если в моем мире собака кусается, это что-то значит. Просто отвлеки их чем-нибудь, что им понравится. Например, дай лапу.

«О, это достойно! – говорит Стин. – А дальше что? Прикажешь мне покружиться?»

Джейн смеется.

«Не волнуйся, – продолжает Стин. – Если что-нибудь случится, у меня есть безопасное место, где я могу спрятаться».

Джейн ничего не отвечает: она пока не готова сказать, что не в восторге от его идеи исчезнуть без нее. Она заходит в комнату с картиной, Стин следует за ней. Ту-Ревьенс видится тусклым и безлюдным, поэтому Джейн ловит момент, чтобы рассмотреть зонтик на полу. Наконечник и ручка по форме и цвету несколько отличаются от ее работы, и мастерство искуснее, но в целом он очень похож на тот, который она недавно сделала. Джейн поднимает его, подносит к светильнику в дальнем углу и с удовлетворением отмечает, что подобрала нужные оттенки красного и зеленого.

«Что ты творишь?! – ужасается Стин. – Больше ста лет никто не трогал этот зонт!»

– Мастерство воистину великолепно. – Не обращая на него внимания, Джейн поглаживает черный лакированный стержень. – И кто-то ведь его протирает!

«Самой нежной перьевой метелкой, – подтвердил Стин. – Пожалуйста, положи зонт на место».

– Ты один из тех примерных бродяк, которых никогда не вызывали в кабинет к директору? – спрашивает Джейн.

Вместо ответа Стин начинает топать ногами, словно давя виноград.

– Все, все! – идет она на попятный. – Успокойся.

Но когда она кладет зонтик на место, старый материал рвется по шву. В ее голове раздается крик ужаса Стина. Купол отрывается от зонта и безжизненно оседает на пол.

«Посмотри, что ты наделала! Посмотри, что ты наделала!» – причитает несчастный бродяка.

– Стин, – спокойно говорит Джейн, – почти такой же зонтик в данный момент лежит на полу в моей гостиной. Он хорошо сделан и вполне прослужит еще сотню лет.