Роберт Блох - Вопрос идентичности

Кто я? Это затруднение, можно сказать, уникально. Я был кем-то перед смертью, но кем? Конечно, здесь новый случай амнезии — вернуться к новой жизни в прямом смысле этого слова. Кто я такой?

Забавно, что я мог думать о таких словах, как "амнезия", и все же никак не мог связать их с чем-то личным в моем прошлом. Мой разум был совершенно пуст. Смерть сделала это со мной?

Навсегда ли это, или мой разум проснется через несколько часов, как проснулось тело? Если нет, то я был в затруднительном положении. Я не знал ни своего имени, ни статуса. Если уж на то пошло, я даже не знал, где нахожусь. Названия городов по-дурацки переполняли мой разум. Чикаго, Милуоки, Лос-Анджелес, Вашингтон, Бомбей, Шанхай, Кливленд, Чичен-Ица, Пернамбуку, Ангкор-Ват, Рим, Омск, Карфаген. Я не мог связать ни одного из них с собой или, если уж на то пошло, объяснить, откуда я знаю эти имена.

Я думал об улицах, о бульваре Марипоса, Мичиган-Авеню, Бродвее, Сентер-стрит, Парк-Лейн и Елисейских полях. Они ничего для меня не значили.

Я подумал об именах. Феликс Кеннастон, Бен Блу, Ральф Уолдо Эмерсон, Стадс Лониган, Артур Гордон Пим, Джеймс Гордон Беннет, Сэмюэл Батлер, Игорь Стравинский — и они не представляли моей личности.

Я мог видеть все эти улицы, представлять себе всех этих людей, представлять все эти города, но сам я не мог связать себя ни с одним из них.

Комедия, трагедия, драма; безумная сцена, разыгрываемая на кладбище в сумерках. Я выполз из могилы без надгробия и знал только, что я мужчина. И все же кто я?

Я стал обшаривать взглядом свое тело, лежащее на траве. Под слоем грязи я увидел темный костюм, местами порванный и выцветший. Ткань покрывала тело высокого мужчины, худое, с плохо развитой мускулатурой и плоской грудью. Мои руки, шуршащие по телу, были длинными и жилистыми; это были не руки рабочего. Я ничего не знал о своем лице, хотя ощупал рукой каждую деталь. В одном я был уверен: какова бы ни была причина моей "смерти", я не был физически искалечен.

Я силой заставил себя подняться. Воздвигся на ноги и споткнулся о траву. В течение нескольких минут меня одолевало пьянящее ощущение невесомости, но постепенно земля под ногами стала твердой. Я чувствовал на лбу прохладный ночной ветер, с неописуемой радостью слышал стрекотание сверчков с болота. Я обошел надгробия, посмотрел на затянутое тучами небо, почувствовал сырость.

Но мой разум пребывал в отстранении, отчуждении, борясь с невидимыми демонами сомнения. Кто я такой? Что мне было делать? Я не мог бродить по чужим улицам в таком растрепанном виде. Если я попадусь властям, меня примут за сумасшедшего. Кроме того, я никого не хотел видеть. Этот факт я осознал совершенно неожиданно.

Я не желал видеть ни огней, ни людей. Я был… другим.

Это было ощущение смерти. Может, я все еще…?

Не в силах вынести эту мысль, я лихорадочно искал ключи к разгадке. Я перепробовал все способы пробудить дремлющие воспоминания. Бесконечно шагая сквозь ночь, борясь с хаосом и смятением, борясь с серыми облаками, которые цеплялись за мой мозг, я бродил взад и вперед по пустынному закутку кладбища.

Измученный, я уставился на светлеющее небо. А потом мои мысли даже самые запутанные, улетучились. Я знал только одно — потребность в покое, покое и забвении. Было ли это желание смерти? Я поднялся из могилы только чтобы вернуться обратно?

Я не знал и не хотел знать. Повинуясь необъяснимому, но всепоглощающему порыву, я, спотыкаясь, добрался до развалин своей могилы и прокрался внутрь, зарывшись, как крот, в благодатную тьму, в то время как земля обрушилась на меня. "Здесь достаточно воздуха, — пришла мысль, — чтобы я мог дышать, лежа в разбитом гробу".

Моя голова откинулась назад, и я устроился в гробу, чтобы уснуть.

Бормотание и грохот стихли вдали, под действием снов, которые я не мог вспомнить. Эти грезы постепенно умирали и вырастали в реальность, пока я не сел, толкая мокрую землю так, что она попадала вокруг меня. Я был в могиле!

Опять этот ужас. Почему-то я надеялся, что это сон, и пробуждение могло привести меня к благодарной реальности. Но я был в могиле, и над головой завывала буря. Я пополз вверх.

Все еще была ночь — вернее, инстинкт подсказывал мне, что ночь наступила снова. Должно быть, я проспал сутки напролет. Эта буря не пускала людей на кладбище, не давала им обнаружить развороченную землю и ее обитателей. Я вылез на поверхность, и дождь хлестал на меня с небес, обезумев от гнева. И все же я был счастлив, счастлив за ту жизнь, которую знал. Я пил дождь; гром восхищал меня, словно был симфонией; я восторгался изумрудной красотой молнии. Я был жив!

Вокруг гнили и рассыпались трупы, и вся ярость высвобожденных стихий не могла наполнить их ни искрой бытия, ни воспоминанием. Мои собственные скудные мысли, моя убогая жизнь были бесконечно драгоценны по сравнению с теми телами, что лежали внизу. Я обманул червей, пусть же воет буря! Я бы завыл вместе с ней, разделил с ней эту космическую шутку.

Оживший в самом прямом смысле этого слова, я пошел. Дождь смыл пятна земли с моей одежды и тела. Странно, но я не почувствовал ни холода, ни особой сырости. Я знал об этих вещах, но они, казалось, не трогали меня. Впервые я осознал еще одну странность: я не был голоден и не хотел пить. По крайней мере, мне так казалось. Неужели аппетит умер вместе с памятью? Я удивился.

Память! Проблема идентичности все еще существовала. Я шел, подгоняемый бурей. Все еще размышляя, я двигался, и ноги вынесли меня за пределы кладбища. Ветер, который вел меня, казалось, направлял мои шаги на каменный тротуар пустынной улицы. Я шел, почти не слушая.

Кто я такой? Как я умер? Как возродился?

Я шел под дождем по темной улице, один в мокром бархате ночи.

Кто я такой? Как я умер? Как возродился?

Я пересек квартал и вышел на более узкую улицу, все еще спотыкаясь на ветру и под раскаты грома, доносившиеся из облаков, который словно насмехался над моим замешательством.

Кто…

Вдруг я узнал. Мое имя подсказала мне улица. Улица Саммита. Кто жил на Саммит-стрит? Артур Дервин, то есть я. Я был Артуром Дервином, с улицы Саммит. Я был… кем-то, я не мог вспомнить. Я жил, и прожил долго, и все же все, что я мог вспомнить, было мое имя.

Как я умер?

Я был на сеансе, свет был погашен, и миссис Прайс к кому-то взывала. Она кричала что-то о действии зла, а потом зажегся свет.

Они не продвинулись дальше.

Но должны были.

Да, но меня там не было.

Я умер. Умер в темноте на сеансе. Что убило меня? Может быть, шок? И что случилось потом? Миссис Прайс замолчала. Я жил один в городе, меня поспешно похоронили в нищенской могиле. Коронер, вероятно, назвал это "сердечной недостаточностью". Меня позабыли. Вот и все. И все же я был Артуром Дервином, и наверняка кто-то заботился обо мне.