Флетчер Прэтт - Самый Странный Бар Во Вселенной [litres]

Витервокс глотнул мартини.

– Что, дружище, увидели призрака? – спросил он.

Крупный мужчина проглотил вторую порцию не так быстро.

– Не знаю, мистер, но боюсь, кое-что я все-таки увидал. И даже в церкви. – Он вздрогнул.

– Надо же! Расскажите нам об этом.

Священник кашлянул, и здоровяк, казалось, только сейчас понял, кто сидит рядом с ним.

– Без обид, святой отец. Просто я кое-что увидел.

– Вы, возможно, столкнулись с каким-то видением. Неопытным людям весь мир кажется плоским…

– Послушайте, святой отец, может, вы сможете меня выручить в этом деле. Я был в церкви Святого Иосифа, знаете? И там был священник, маленький, смуглый, я его раньше не видел. Он как раз шел по залу и зажигал свечи. Только он их на самом деле не зажигал, понимаете? Они начинали зажигаться сами – до того, как он до них дотрагивался. Ну, я вышел из церкви… Гляжу – он идет следом. Он молился на латыни, когда уходил, и руки у него тряслись.

Мистер Коэн спросил:

– Это ведь отец Палладино, не так ли? В церкви Святого Иосифа? Я в самом деле слышал, что он совсем недавно вернулся из лечебницы.

– Боюсь, что вы правы. – Синеглазый священник казался не то чтобы несчастным, но крайне огорченным. Он протянул руку здоровяку. – Моя фамилия Макконахи. Не подобает нам обсуждать, какие средства использует Бог ради достижения Своих целей, но это дело довольно темное.

Крупный мужчина произнес:

– А моя фамилия Чиковски. Рад познакомиться, святой отец.

– Что же такое происходит? – сказал Витервокс. – Призраки в католической церкви? Это как-то неправильно.

– Не совсем так, – заметил отец Макконахи.

– Думаю, нам стоит обо всем рассказать, святой отец, – произнес мистер Коэн. – Пусть лучше они услышат об этом от нас, чем от кого-то еще.

Пока священник колебался, в разговор вмешался Витервокс:

– Как насчет выпить, святой отец? Пожелаете?

Отец Макконахи покачал головой:

– Нет, спасибо. Ценю ваше предложение и не желаю вам мешать; я вовсе не возражаю. Но немного вина за обедом – этого мне вполне достаточно.

– Еще мартини, мистер Коэн. А что насчет рассказа?

– Хорошо, – проговорил отец Макконахи. – Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение, поэтому я должен все рассказать. Но, с другой стороны, у меня сейчас мало времени; я собираю деньги на ремонт, и мне нужно…

Джефферс спросил:

– Могу ли я сделать небольшой взнос в ваш ремонтный фонд? Уверен, что Церковь не станет возражать против полученных от протестанта денег. – Он подкрепил слова делом; Витервокс также вытащил бумажник.

Отец Макконахи достал пачку банкнот, перетянутую резинкой, и добавил к ней поступившие взносы.

– Ну что ж… Полагаю, первое явление случилось здесь, в баре Гавагана, так что мистер Коэн гораздо лучше сумеет описать его. Но прежде чем он это сделает, я хотел бы, чтобы вы поняли: отец Палладино – серьезный человек, очень старательный, и по меньшей мере с виду очень благочестивый. Если у него и есть какой-то недостаток, то разве что отсутствие чувства юмора. Это едва ли следует считать грехом; но когда речь заходит о человеческой природе, чувство юмора действительно помогает иной раз облегчить наши тяготы. Мистер Коэн, что вы видели?

«Все так, как вы сказали, – он был очень серьезен, – сообщил мистер Коэн. – Я отроду не видывал таких серьезных людей, да и в бар Гавагана в ту ночь он пришел по серьезному делу: здесь был Тони Грассо, пьяный до того, что едва держался на ногах. Я отказался ему продавать выпивку, зная о его жене и детях и о том, как он пропивает деньги, на которые должен кормить семью. В итоге он отправился в другое место, а когда вернулся, вот – в руках он держал открытую бутылку виски и, похоже, уже немало проглотил. Он поставил свою бутылку на стойку и заявил, что это – общественное место, он обругал меня, а я не мог ему помешать пить его собственное виски. Я тоже сказал ему пару ласковых, но сейчас не об этом речь. Я как раз осматривался по сторонам, отыскивая свою дубинку, когда вошел отец Палладино.

«Тони, – говорит он, – я хочу, чтобы ты пошел вместе со мной домой. Жена тебя ждет».

«Только когда я допью свое виски», – говорит Тони, показывает на бутылку и поворачивается, натыкаясь прямо на отца Палладино.

«Ты не сможешь выпить это виски», – говорит святой отец. И как только он это говорит, бутылка, стоявшая на стойке за спиной у Тони и в трех футах от меня, падает, переворачивается и все виски проливается прежде, чем кто-то из нас успевает пальцем пошевелить.

Отец Палладино становится белым как мел, но он так и стоит там, глядит на Тони, а Тони смотрит на пролитое виски, а затем на святого отца и удаляется с ним вместе. Так что мне не приходится браться за дубинку. Все верно, да, святой отец?»

(Отец Макконахи кивнул.) Уверен, что все именно так и было – по крайней мере, я именно эту историю и слышал. Естественно, я услышал ее не от отца Палладино, потому что я – не его исповедник, но я знаю, что он был серьезно обеспокоен и в течение некоторого времени предавался молитвам и покаяниям. Но дальше произошел случай с палимпсестом.

(«Извините меня, – прервал Витервокс, – но что такое палимпсест?»)

Палимпсест (продолжал священник) – фрагмент пергамента, обычно древнего, который использовали дважды. Когда пергамент был единственным материалом для письма, использованные фрагменты не выбрасывали после того, как написанное становилось бесполезным. Материал был слишком дорог, чтобы расходовать его попусту. Предпринимались усилия, обычно не очень эффективные, чтобы удалить первоначальную запись с помощью пемзы, а потом пергамент использовали повторно. Обычно строки второго текста писали под прямым углом к первому, чтобы верхний слой лучше читался.

Происшествие случилось с палимпсестом, которым занимался отец Эванс, очень способный и знающий человек. Верхний слой читался достаточно легко, но не содержал ничего важного; речь там шла о каких-то правах на земли в Северной Африке. Но сам пергамент, как и немногие слова нижнего слоя, которые удалось разобрать, относились к очень древним временам, возможно, к пятому или шестому столетию. Судя по всему, это был некий трактат или богословский труд. Он казался очень интересным и важным, потому что как раз в то время возникло много разногласий по религиозным вопросам, и некоторые богословские проблемы так и не были решены – они касались не веры как таковой, но людей, которые по мере слабых своих сил пытались нести свет веры.

И вот вечером за ужином, когда отец Эванс рассуждал о своем палимпсесте и о трудностях, возникших при прочтении нижнего слоя, некоторые из нас заметили, что с отцом Палладино случилось нечто странное. Он перестал есть и сел прямо, закрыв глаза, тяжело дыша, издавая необычные звуки и стоны. Мы пытались заговорить с ним, даже стучали его по спине и предлагали выпить воды; но он никому из нас не ответил.