Пётр Перминов - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 [компиляция]

Я чувствую, что опубликовать их мне придёться так или иначе. Вот возьму — и всуну их в какой-нибудь сборник мистической литературы одного или нескольких авторов; пусть считается, что они принадлежат перу любого из них. И лишь один человек на всём белом свете будет знать, кто же их настоящий автор — я, один лишь я… А пока что, каждую ночь, прежде чем отойти ко сну, я вспоминаю маленький уютный дом, где я провёл столь незабываемые несколько часов до рассвета. Я вспоминаю мягкие руки Сони Грин, ленивого пушистого котёнка… Вспоминаю уверенный и спокойный взгляд писателя, который благодаря своему гению и духовности сумел победить великого человеческого врага — смерть. И я считаю, что над нею восторжествовал не только он один — в числе её победителей много других гениальных писателей, мыслителей, поэтов, художников, скульпторов, композиторов, актёров. В своём бессмертии они становятся ещё более величественными, слава их переходит от века к веку — а они время от времени навещают землю. Никто не может спорить со мной, что так не происходит.

Очень часто, когда я нахожусь в комнате один, то достаю из шкафа тщательно хранимые рукописи и начинаю внимательно рассматривать их. Читать мне практически незачем — за несколько лет я выучил их почти наизусть; всё своё последнее время я только ими и занимался. Мне вполне достаточно созерцать их в тишине дома, чтобы вызвать из памяти на свет Божий все воспоминания, все тайны, пережитые мною в кабинете особняка, самым таинственным образом исчезнувшего со своего места на берегу океана. А когда мне становится совсем невмоготу, то я отправляюсь в автомобиле в недельное путешествие к месту его остатков. Сейчас лето, и я могу гулять по атлантическому побережью вдоволь — от зари до зари. Здесь, в полном одиночестве, мне ничего не мешает собраться с мыслями, когда я оглядываю остатки фундамента; я могу сесть на одну из сломанных балок или потолочное перекрытие, лежащее на песке. Волны океана тихо нашёптывают мне о чём-то, когда я предаюсь воспоминаниям.

И вот, однажды (а этой маленькой историей я и хотел бы закончить своё повествование) я, сидя на песке, заметил посреди мусора, щепок и битого стекла, которого повсюду было полным-полно торчащий из песка у самого фундамента какой-то предмет.

Я протянул руку — и уже спустя секунду держал трубку писателя, ту самую, что он курил (восточную, с длинным мундштуком), ходя туда-сюда по своему кабинету на втором этаже. Хотя то, что я держал теперь в руке, никак нельзя было назвать трубкой: чубук её был сломан, остался только сам длинный мундштук из какого-то тяжёлого, коричневого дерева. Я долго и бережно рассматривал эту вещь, которая словно была подброшена мне океаном впридачу к памятным рукописям, остававшимся у меня до сих пор единственной памятью о встрече с мистером Лавкрафтом. Я осторожно вычистил из трубки песок и бережно положил её в нагрудный карман; а когда вернулся домой — в мраморную шкатулку, что стоит на моём рабочем столе.

Оказалось (в первые разы я этого вовсе не заметил), что трубка писателя была сплошь и рядом испрещена изображениями различных змей, чудовищ и химер. Это была очень тонкая и сложная работа; было видно, что мастер вложил очень много труда и времени в её изготовление. Изображения так переплетались между собой, что сперва не было никакой возможности что-либо заметить и тем более внимательно рассмотреть, но вооружившись хорошим увеличительным стеклом и знанием творчества писателя здесь можно было много чего обнаружить.

Не было ли это неким подобием иероглифической записи всех его новелл, повестей и романов? Не знаю и не узнаю никогда. Но на мундштуке были запечатлены человеческие фигурки; образы странных инопланетных пришельцев, которые прибыли сюда сквозь время и пространство, чтобы поработить цивилизацию первых или полностью её уничтожить; целые битвы и схватки между Глубоководными и Старожилами в глубинах Океана, куда человечеству никогда не добраться, покуда дремлет Великий Ктулу — в этих рисунках и был собран весь мир писателя, собран небольшими отрывками, но с весьма ярким указанием на целое.

Многое даже, на мой взгляд, послужило бы неплохим дополнением к рассказам Лавкрафта — иллюстрированным дополнением, сошедшим со старой, сломанной трубки. Даже при первом взгляде на неё сразу было видно, что изготовлена она далеко не в нашем столетии. Возможно, век XIII или даже раньше того. И кто может поручиться, что эту трубку не курил сам Абдул аль-Хазред, великий безумец, написавший «Necronomicon»? Кто бы мог поручиться за это? И с какой гарантией? Одно можно утверждать с очевидной точностью: кто бы не был её владельцем, так или иначе это всегда был мудрый человек.

Миры Говарда Филлипса Лавкрафта неизменно являются во всём своём ужасном многообразии глазам человека, знакомого с творчеством прекрасного новеллиста. Они вечны и незабываемы; окунувшись в них единожды никак невозможно не возжелать повторения; а некоторые люди даже после первого знакомства не могут вернуться к обманчивой реальности — те, что не ведают страха перед опасностями извне или изнутри нашей планеты. Ибо все книги Лавкрафта есть грозное напоминание — человек никогда не должен выходить в Высшие Сферы или шутить с магией; но он постоянно обязан использовать последнее в целях собственной безопасности и безопасности своих близких. Все цивилизации должны объединиться для борьбы с инфернальными мирами — это и есть Сила Любви, это одновременно и причина, и следствие.

Поскольку я столкнулся с Говардом Филлипсом Лавкрафтом несколько больше всего остального человечества, то и решил впоследствии не скрывать случившегося со мною происшествия, а наоборот: рассказать о нём по возможности полнее, не утрируя и не преувеличивая деталей. Что я и делаю перед вами в настоящую минуту. Поэтому хочу напомнить, что миры писателя — это вовсе не обыкновенный жанровый, стилистический приём — это реальность; такая же реальность, как и само вечное существование Лавкрафта. Не сумасшедший же я, чтобы утверждать противоположное.

Кстати, могу добавить, что скоро у одной из моих сестёр — Розы, живущей неподалёку от Балтимора — тоже будет день рождения. Конечно, я постараюсь приехать раньше других гостей. И кто знает — может, и в этот раз со мною случиться какое-нибудь странное приключение? Может, мне посчастливится где-нибудь в уединённом месте встретиться с господином Эдгаром Алланом По или ещё каким-либо гениальным человеком… Я твёрдо верю в это; верю всей душой в возможность того, о чём только что сказал. Ведь мне известно, что великие люди никогда не умирают. Они могут скрыться от нас, удалиться в одиночество — но никогда не умирают. Не могут умереть.