Пётр Перминов - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 [компиляция]

Следы вели в глубь этого диковинного нагромождения скал. Туман рассеивался, однако темень стояла непроглядная, и фонари не слишком-то помогали. Их свет выхватывал лишь фрагменты поверхности: застывшие под разными углами плиты, горбы, впадины. Порой то там, то здесь под наносами ила Фицрою мерещились некие узоры, но ни гармонии, ни симметрии в них совершенно не было — казалось, что в этом отсутствии даже проглядывает некая сознательная закономерность. Закономерность, какой бывают наполнены худшие, подлейшие из кошмаров.

— Пожалуй, — вполголоса произнес Байно, — вы, Филлипс, были правы. Не знаю насчет воображаемых осьминожьих выделений, но если бы повязки хоть отчасти избавили нас от здешнего смрада, — уже ради этого стоило бы их сделать. Что скажете, сэр? Мне ведь доводилось ходить на китобоях — и то, знаете, там было как-то полегче.

Действительно: казалось, сами камни источают здесь густую, маслянистую вонь. Фицрой уже готов был согласиться с Байно и задержаться, чтобы изготовить повязки…

— Смотрите, сэр, — прошептал Дарвин. Он опустил свой фонарь и знаком велел Филлипсу сделать то же самое.

Тропа уходила вниз, в каменный лабиринт из все тех же плит, расщелин, глыб, — и там, впереди, на мгновение вдруг показались два силуэта. Они шагали с трудом, странно сгорбившись и безвольно покачивая руками.

Миг — и оба скрылись за очередным нагромождением углов и линий.

Ни капитану, ни Дарвину с Байно, ни Филлипсу даже в голову не пришло окликнуть этих двоих.

— Проклятье!.. — Судовой врач оглянулся на Фицроя с беспомощным, растерянным выражением на лице. — Я до последнего надеялся, что Мартенса это не коснулось. Думал, только преподобный двинулся умом. Но… отчего?.. что они увидели такого?.. — Байно потряс головой. — К дьяволу. Не важно. Мы все равно должны… если уж не спасти — по крайней мере облегчить их мучения.

Они переглянулись.

— Попытаемся связать их, — сказал после паузы Фицрой. — Попытаемся доставить на борт. Я отвечаю за них. Но вы, если хотите, можете подождать меня здесь.

Байно опустил взгляд, стиснул кулаки. Все они понимали: если Фицрою придется идти одному, у него не останется выбора. Один он не сумеет обезвредить тех двух. Значит — только стрелять. Чтобы облегчить мучения.

— Слишком просто, — сухо усмехнулся Байно. — Этот микеланджело так легко не отделается, сэр. Попытаемся, сэр. Я слышал, бывали случаи, когда люди приходили в себя месяцы, годы спустя.

— Нам потребуется отвлечь их внимание. — Дарвин поднял фонарь, кивнул матросу. — Мы с Филлипсом пойдем в обход, не скрываясь. А вы…

— А мы, — сказал Фицрой, — дождемся, пока они вас заметят.

Идти без фонарей оказалось проще, чем ожидал капитан. Оставшись без света, они с Байно поняли, что покрывающий камни ил словно источает сияние — гнилушное, текучее, однако же вполне достаточное, чтобы не спотыкаться об углы и выбоины.

Беглецов удалось настичь в ущелье, образованном вздыбившимися плитами. Эти двое стояли перед исполинским дверным проемом. То, что служило дверью, — некая поверхность из материала, схожего скорее с металлом, нежели с камнем, — беззвучно съезжала куда-то в глубину, двигаясь при этом словно бы по диагонали, вопреки всем законам природы.

«Стойте! — закричал Роберт Фицрой. — Ни с места!»

Но он не сказал ни слова, ни одна мышца не подчинялась его воле.

Поскольку сейчас — понял он без страха и отчаяния, разве что с легким удивлением — сейчас другая воля подчинила его себе.

Он опустился на колени, рядом встал на колени судовой врач Бенджамин Байно. И две фигуры с чудовищными горбами на спине тоже склонились перед тьмой, которая медленно потекла из дверного проема.

Смотреть на нее Фицрой не отваживался, поэтому не сводил глаз с «баклажанчиков», которые висели, обхватив плечи и шеи Мэттьюза и Мартенса. Для чего бы ни использовались в естественных условиях клювы этих осьминогов, сейчас они сжимали мертвой хваткой шеи миссионера и художника. Однако Фицрой не сомневался: те подчиняются Улиссу и Атланту вовсе не из страха. Мысли его каким-то невероятным образом вдруг оказались не то чтобы переплетены — скорее совмещены в неком едином пространстве и времени с мыслями и побуждениями Мэттьюза и Мартенса. Он ощущал физическую усталость обоих, растерянность преподобного, острое любопытство художника. Но кроме того, он проникал в мысли тех двоих, что сидели сейчас на плечах его людей.

Тех двоих, что прежде проникали в сны его команды. Тех, кто подчинил своей воле Мэттьюза и Мартенса. Тех, кто заставил вахтенных «забыть» о спуске вельбота. Тех, кто даже сейчас горевал о гибели своих собратьев во время непредвиденной катастрофы.

Тех, кто проделал невообразимый путь, дабы найти этот остров именно в эти дни.

Мысли капитана путались, сталкивались с чужими, но больше всего мешал ему мотивчик, который отчего-то вдруг решил именно сейчас вспомнить Бенджамин Байно. Одна из фривольных песенок, о красотке с кривыми ногами, мохнатыми подмышками и черными зубами — той, которая всех милей матросу, вернувшемуся из дальнего плавания. Песня эта удивительным образом прочищала мозги, и Фицрой понял вдруг, что способен пошевелить пальцами правой руки.

В этот момент краем глаза он заметил некое движение — и не сдержавшись, глянул туда. Мгла, что наползала из проема, на миг всколыхнулась — и оттуда наружу выпросталось нечто живое или по крайней мере нечто, способное передвигаться и мыслить. Если прежнее положение напоминало Фицрою нечаянное переплетение пальцами с чужой рукой, то сейчас ему показалось, будто на эти руки — его, художника, миссионера, врача и двух моллюсков — разом наступила исполинская ступня.

Мысли этого создания были просты: Голод, Боль, Ненависть. Нечто подобное, наверное, испытал бы тот, кто сумел бы заглянуть в голову раненной улитке — вот только улитка эта была размером с гору.

Восторг и предвкушение, которые исходили от головоногих, сменились изумлением, затем — паникой. Оба соскользнули со спин своих носильщиков и вскинули щупальца, клювы их клацали, но то, что вышло из проема, — Фицрой не знал, заметило ли оно вообще этих двоих.

Оно перетекло-шагнуло вперед, и волна смрада захлестнула капитана. Он закашлялся, прикрываясь рукой. Рядом вскочил на ноги Байно, в руке блестел хирургический нож.

— Хватайте! — Врач махнул рукой, и в первый миг Фицрой решил было, что тот хочет напоследок отомстить головоногим. Все это не имело ни малейшего смысла: явившееся из мрака создание поглотило бы их раньше. Их всех, без разбору.

— Спасайте преподобного! — Байно бросился к художнику, прямо навстречу волне слизистой, зловонной плоти.

И та на мгновение замерла — а после потекла куда-то вбок. Туда, откуда прозвучали выстрелы и голоса.