Пётр Перминов - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 [компиляция]

— Через Панаму, иначе в Атлантический Анклав не успеем.

— Никто нас в каналь не пустить, — мрачно отозвался один из матросов. — Там есть шьльюзы…

Очень тяжелая, хриплая, с придыханием, речь. Искаженная к тому же акцентом и почти истеричными нотками. Вероятно, это второй член «немецкой» команды — механик Гельмут. Он и в самом деле оказался тощим и длинным как глист. Старпом, плотоядно хлюпнув, втянул в себя вермишель и провел освободившейся вилкой в воздухе, словно подныривал, или пытался подцепить нечто на ее зубцы.

— Под. Сначала — личинку, за ней Странник сам пойдет.

— Насквозь? Это тебе не есть осеменять островы.

— Материк — тоже остров. Только большой. Оттрахаем. К тому же — всего Панама, лишь перешеек. Меньше сотни верст. Как Хальмахера — помнишь?

Что-то я и сам припоминал про этот малазийский остров с не очень благозвучным для русского, а оттого запоминающимся, названием. Что-то из газет, с крупными заголовками.

Механик покачал головой:

— Плыть под землю есть безумие…

— Оксюморон, — блеснул эрудицией Яков. — Когда-нибудь надо начинать.

— Нет, — выдохнул Гельмут. — Я больше не мочь. Не мочь слушать этот…

Он сбивчиво перешел на немецкий, болезненно закашлялся, обхватил, совсем как я недавно, руками голову и, не прекращая взволнованно болботать на своем, бросился в сторону моторного отсека. Остальные матросы безмолвно подались в стороны, пропуская механика.

Яков снова принялся орудовать вилкой в тарелке, цыкнул зубом:

— Вот так и живем: один — с сиреной, второй — с мотором.

В ответ пару человек сдержанно хохотнули. Я решительно поднялся и пошел вслед за Гельмутом — очевидно, что механик был болен.

— Не спеши, доктор, — окликнул старпом, — там Гельминта и без тебя отпустит.

Но я не слушал. Странно, но как раз сейчас сам я чувствовал себя несколько легче.

Машинное отделение встретило меня дробным лязгом клапанов и басовитым рокотом. Два двигателя, расположенных вдоль бортов лодки, воспринимались адскими машинами. Все вокруг мельтешило и двигалось, не оставляя возможности сосредоточиться на деталях. Стекающее по механизмам масло в уже привычном для лодки недоосвещении больше походило на тягучую кровь, чем на смазку. Свободное пространство было опутано патрубками — впускные и выпускные коллекторы пульсировали в унисон тактам моторов, продавливая сквозь себя неведомое содержимое.

Патрубки — разные: длинные, короткие, толстые, тонкие — выглядели инородными среди веющего жаром металла. Вспомнились слова Якова об «умении» лодки «дышать» на глубине — видимо, топливопроводы и система выпуска отработавших газов здесь кустарно переделывались. По крайней мере, материал имел сходство не с резиной, а с махрящейся, пропитанной жиром необработанной кожей, перемеженной гофрированными вставками то ли из коровьих глоток, то ли из осклизших противогазных шлангов.

Сочленения были выполнены неряшливо, даже безобразно; облепленные сочащейся наростообразной массой, они вызывали отвращение. Все вместе, в неровном освещении, создавало впечатление какого-то гротескно живого организма. Толстые жгуты этих «дышащих» артерий уходили в стенку кормовой переборки, а возле ее шлюза, баррикадируя проход, валялся матрац, нагруженный одеялами и скрюченным телом механика Гельмута. Хозяина этого места.

Я склонился над ним — механик пребывал в полуобморочном состоянии. Вокруг пахло немытым телом, и я не сразу понял, что резкий прокисший запах распространяется не от Гельмута. Дышалось вообще тяжело — атмосфере не хватало кислорода.

Пока я осматривал механика, он не прекращал нашептывать что-то на немецком, разбавляя его русскими ругательствами. Я к словам не прислушивался — воспаленные веки, изъязвленные губы и гортань, одышка, влажные хрипы в легких говорили сами за себя. Мои глаза тоже начали слезиться, а в горле запершило.

— Вам надо уйти отсюда! — попытался я привести в чувство Гельмута, дал нашатырь, хоть в его случае он мог вызвать дополнительное раздражение слизистых. — Немедленно!

Он попытался сфокусироваться на мне:

— Найн! Здесь… тихо.

Вокруг лязгало и рокотало, и, чтобы понять Гельмута, приходилось напрягать слух — странное понимание тишины. Я потянул его за предплечье, но механик отдернул руку:

— Иди сам. Ты здесь — ради нее. Здесь все — ради нее. Ради суки. Будь проклят тот день, когда она пришла на зов Странника…

Он вновь закашлялся — булькающе, отхаркивая кровь и зеленоватую мокроту. Я попытался хотя бы отодвинуть Гельмута от двери — кислотный запах исходил именно оттуда, — но механик принялся отбиваться.

Оставлять его тут было нельзя — я бросился обратно в жилой отсек за помощью.

Обстановка там не изменилась — матросы продолжали расслабленно ничего не делать, но, быть может, выглядели при этом чуть более блаженными, чем раньше. И старпом наконец покончил с макаронами.

Вдохнув свежего по сравнению с моторным отделением воздуха, я и сам испытал подобие эйфории. Нужно было действовать.

— Яков, надо срочно вытаскивать механика!

Я встряхнул старпома, выводя из полудремы.

— Отстань, доктор. Здесь каждый на своем месте… согласно расписанию. Каждый делает свое дело.

— Какое, к чертям собачьим, дело? В дизельном отсеке — очаг химического поражения. Что там у вас за дальним шлюзом?

— Последний отсек. Раньше были электродвигатели и аккумуляторная. Только, доктор, не надо тебе туда.

— Почему?

— Нельзя. Туда никому нельзя. Сядь отдохни. — Яков расслабленно уронил руку на скамью.

Фрагменты картинки становились на свои места. Не знаю, что за секретную систему для работы дизельных двигателей под водой они здесь изобрели, но работала она явно не так, как надо. Вдобавок — необслуживаемые аккумуляторы. Только объяснять это Якову было бессмысленно. Быть может, хотя бы у капитана осталась толика здравого смысла? Хотя бы толика!

Я дернул рукояти затворов, открыл шлюз и, не обращая внимания на предостерегающий возглас старпома, бросился в командный отсек. Казалось, свет ударил мне в глаза, адреналин придал сил — видимо, качка действительно прекратилась, и морская болезнь отпустила окончательно. Если бы мне сказали, что у меня за спиной выросли крылья, я бы не удивился.

Марина пела. Как вода кристального родника, срывающаяся с горного пика. Как бриз над пенящимися верхушками волн. Как листва пальм на берегах лазурных лагун. Но едва уловимое пение прерывалось ритмичными звуками ударов.

Ван Страатен хлестал девушку портупеей — монотонно и размеренно, словно колол дрова. Я развернул его на себя:

— Капитан, прекратите! Она больной человек, я вам уже объяснял! Еще один больной — в моторном отсеке! Гельмут, у него отек легких, отравление парами аккумуляторной кислоты. Это только начало. Кашель Марины, скорее всего, по этой же причине. И это не самое страшное — главную опасность представляет выхлопная система наших дизелей. Как врач заявляю — корабль интоксицирован! Немедленное всплытие, проветривание отсеков, очистка электродвигательного отделения…