Сергей Милушкин - Заражение. Том 1 [СИ]

— Отлично, — задумчиво сказал Лукин. — Слушай, Игорь… Как думаешь, все выдержат?

Раньше обследование группы завершалось психологом-психиатром, который определял наклонности каждого человека, характер, темперамент, сможет ли он длительное время жить, по сути, в условиях ограниченного пространства и круга лиц, не станет ли это причиной нервного срыва.

Практика показала, что ниточка рвалась совсем не там, где было тонко. Чувствительные натуры вдруг проявляли твердость и жесткость. В экстремальных для себя условиях они находили невидимый (и неведомый даже для них самих) стержень, тогда как натуры по тестам — целостные, нордические, выдержанные — опускали руки в самые ответственные моменты. Когда психолог три раза провалил тестирование, неожиданно выяснилось, что боль — лучший показатель. Тот, кто терпит боль, пусть и с ругательствами, пошлыми шутками, — тот, как правило, выдержит и весь курс.

Первым этот факт отметил именно Коптев, поэтому по окончании медосмотра Лукин наведывался в его кабинет, где подробно расспрашивал о прошедшей процедуре.

— Не знаю, где их в этот раз набрали, они как на подбор, — сказал Коптев, делая записи в журнал. — Вопросы могут появиться к тому патлатому пареньку, — Коптев взглянул на список. — Тридцать четвертый номер, Антон Морозов. Мне кажется, он может сойти с дистанции. А еще дамочка в черном бюстгальтере… с татуировкой на спине в виде парящего Иисуса. Антонина Федоренко, номер шесть. Я как увидел это, чуть шприц не выронил от испуга — натурально, цветной Иисус, как настоящий. И как колоть, скажите пожалуйста.

Лукин знал, что несмотря на высшее медицинское образование, блестящие знания в области физиологии, Коптев был глубоко верующим человеком и посещал какую-то церковь в городе, где с другими верующими восхвалял Господа, пел песни, танцевал, а еще, чего Лукин не совсем одобрял — ходил по улицам и квартирам, раздавая книжечки и тонкие журналы с вечными вопросами и якобы ответами на них.

«Вы не знаете, откуда вокруг вас столько жестокости? Почему Господь допускает все это и вам кажется, будто Он не знает о ваших нуждах и чаяниях? Не видит ваших страданий? Вы заблуждаетесь. Он все видит и путь Его лежит к сердцу каждого. Приходите по четвергам в Церковь Судного Дня и мы ответим на все ваши вопросы».

Пока подчиненные исправно выполняли свои обязанности, Лукин не считал себя вправе влезать в личную жизнь каждого из них: в конце концов, благодаря Коптеву и его процедуре отсеивались слабые звенья, выбытие которых на любой стадии эксперимента могло провалить итоговый результат тестирования. Если отсеивалось больше десяти процентов группы, тестирование признавалось несостоявшимся. Что в свою очередь грозило миллионами долларов убытков, гневом акционеров, чиновников Минздрава и других могущественных организаций, от которых напрямую зависело существование института.

Гнев серых кардиналов фармацевтического бизнеса, этих никому не известных крестных отцов индустрии в полном смысле этого слова также не предвещал ничего хорошего — даже Трошин предпочитал о них помалкивать. Когда речь шла о выполнении обязательства, он обычно говорил — «интересы других частных лиц», при этом выражение его лица менялось, будто перед собой он видел посланников ада на земле. Ходили слухи, что прошлый директор института плохо кончил именно из-за пренебрежения интересами этих самых «других частных лиц».

— Вы же знаете, что… у нас тут отец той самой девочки… — сказал Коптев. — Если это ваша инициатива, Илья Александрович, могу лишь высказать восхищение как ученый и специалист. — Смелый и очень важный для нас эксперимент, который, я уверен, прольет свет на… то происшествие. Мы же так и не обнаружили причину неудачи.

Лукину, конечно, была приятна похвала Коптева, потому что он самолично взял на себя ответственность и в последний момент упросил редактора городского портала, где работал Лосев, поговорить с журналистом, убедить его участвовать в тестировании. Вряд ли Лукин смог бы сам это сделать.

— Я узнал, что он сильно пьет… и подумал, что… возможно, его присутствие помогло бы нам разобраться, что же случилось на самом деле. Его генная карта, индивидуальные особенности. И он сам, может быть…

— …понял, что не все еще потеряно, — сказал Коптев. — Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше.

Лукин посмотрел на подчиненного.

— Что-то такое я и имел ввиду, — неожиданно сказал он.

— Второе послание к Коринфянам, стих первый, — сказал Коптев. — По правде говоря, я не знаю, что он чувствует. Не дай Бог перенести такое. Ходят слухи, его жена была против прививки, но он в последний момент… подписал-таки разрешение. Представляете? — Он покачал головой.

— Как думаете, он справится?

Коптев пожал плечами, посмотрел в окно, где заходящее солнце тонуло в верхушках роскошных сосен. Сентябрь только начинался, но месяц пролетит быстро, придут холода, снег покроет все вокруг и начнется настоящая, безумная работа на пределе сил.

— Он же не знает, что попал сюда не собственной воле? Он думает, что сам принял решение.

— А разве это не так?

Коптев усмехнулся.

— Нам всегда кажется, что решение принимаем мы сами, тогда как на деле же — все давно решено кем-то свыше. Вы за него все решили.

Лукин поежился. Коптев с его цитатами из Библии, оказывающимися точными, словно специально написанными именно для этого момента, горящими, пылающими, источающими самую суть — порой вызывал в нем суеверный страх.

— Я всего лишь оставил визитку, — сказал внезапно пересохшими губами Лукин. Он только что думал в нелестном свете про Коптева, раздающего визитки бога на земле — и кто он такой, чтобы судить других. Чья рука двигала его рукой, когда он набирал номер Лезнера, выпрошенный у Трошина…

— В любом случае, на мой взгляд, он справится. Я посмотрел его медицинскую карту, — Коптев кивнул на экран компьютера. — Учитывая, что он пил почти год не просыхая, у него здоровье как у студента физкультурного института. Продуктов распада этанола не обнаружено, фосфатидилэтанол, который держится в крови до трех недель — на минимальном уровне. Так, что у этого парня есть запас пороха, о котором, он, возможно, не знает сам. И… эта его особенность… Он уникальный. Как и его дочь.

— Возможно… — сказал Лукин. — Время покажет.

Но он знал, что боль, эта главная сигнальная система, — душевная, не физическая боль, сидит где-то внутри него и как она отразится, сумеет ли Лосев совладать с ней, направить в нужное русло, — зависит только от него самого.

Андрей столкнулся с Машей на следующий день в столовой. В меню значился борщ, гречневая каша и грудка индейки, овощной салат из свежей капусты, огурцов и помидоров, заправленный оливковым маслом, компот или чай на выбор с булочкой. Почти как в обычной столовой, — подумал Андрей, отходя с подносом от стойки — только платить не надо. Тут же стоял стол с фруктами, как только что-то заканчивалось, работники кухни выносили новые.