Борис Конофальский - Инквизитор [litres]

– Может, ты хочешь спросить, не станет ли она твоей женой? Так вряд ли такой дурень ей нужен. Она тебе откажет.

– А вам-то откуда знать? – Вдруг с раздражением спросил Волков.

В ответ девица хмыкнула и спросила:

– А что с твоей рукой? Что за увечье?

– С кровати упал. – Зачем-то ответил солдат и сам не мог понять, зачем.

– Еще и хромаешь к тому же. Что ж ты думаешь, увечный да хромой может заинтересовать мою служанку? Или может быть ты богач?

Волков поймал себя на мысли, что он собирается сказать, что он не беден, и что есть женщины, которых он мог бы заинтересовать и без денег, и что он хоть и хром и пока что однорук, он еще многим мужам может преподнести урок, и еще кучу всякой дури похожей на оправдание. Но вместо этого солдат вздохнул и сухо произнес:

– Мне нужно поговорить с вашей служанкой.

Она посмотрела на него даже не с насмешкой, она посмотрела на него с презрением и сказала:

– Перебьешься, – и попыталась закрыть дверь.

– Нет, не перебьюсь, – начинал злиться солдат, подставив ногу, он не дал запереть ей дверь, – сейчас я пойду к барону и получу его одобрение и отправлю к вам сержанта и пару людей. И сержант приволочет вашу служанку либо за ноги, либо за волосы, и я задам ей все вопросы, которые хотел задать.

Он уже взял себя в руки и говорил все это медленно и с расстановкой глядя ей в глаза. Первое смятение прошло, и он уже полностью владел собой, хотя эта белокурая женщина его просто взбесила. Солдат продолжил:

– И даже если барон не даст мне своего согласия, я подкараулю вашу служанку либо во дворе, либо на стене, и все равно с ней побеседую. Вам ясно?

Теперь красавица его уже не презирала, теперь она смотрела снизу вверх, исподлобья.

– Задай вопросы мне, если они пристойны, я тебе сама за неё отвечу.

Волков едва заметно кивнул и спросил:

– Ваша служанка из Ламбрии?

– Из тех мест.

– Она грамотна?

– Нет, – без запинки ответила молодая красавица глядя ему прямо в глаза..

– У нее здесь есть родственники или земляки?

– Нет, она здесь одна.

У Волкова вопросов больше не было, вернее, вопросов не было к госпоже, а служанке он задал бы еще десяток и он произнес:

– Спасибо.

– Если у тебя будут еще вопросы, и ты захочешь их задать, пришли сначала своего холопа, чтобы получить разрешение на это. – Холодно произнесла красавица.

Солдат ничего не ответил, он повернулся и пошел к своей башне. Он шел, пытаясь не хромать. Так, не хромая, он дошел по стене до своей башни, закрыл дверь и перевел дух. Здесь по-прежнему воняло кошками, а его самого потрясывало. Давно, давно его никто так не выводил из себя как эта… женщина. Надменная и заносчивая до хамства, каждым своим словом пытающаяся оскорбить, унизить.

Он зашел в свою комнату, тут было тепло, тут был Ёган, запах кошек почти не чувствовался, горел камин. Слуга принес большую кучу сухой соломы, накрыл её рваной дерюгой, устроив себе добрую постель, и валялся, глядя в потолок. Солдат уселся на кровать, протянул ногу Ёгану, тот потянул сапог:

– А как народ относится к госпоже? – спросил Волков, из головы которого всё не шёл разговор с молодой госпожой.

– К госпоже-то? Хорошо. Она добрая, набожная, на праздники детям пряники дарит.

– Добрая, набожная?

Солдат понял, что они говорят о разных госпожах.

–Я имею в виду дочь барона, – сказал Волков.

–А, так вы про эту? Ну, так что ж, барыня она.

– Барыня? – солдат не понял смысла вложенного Ёганом.

– Ага, барыня. Мы холопы, а она барыня. Она нас вроде и не видит, мы вроде есть, а вроде нас нет. Так же и мы к ней.

– Ничего я не понял, – сказал Волков, подавая вторую ногу Ёгану. – Видит, не видит, любите вы её?

– Ну а как тут объяснить? Вот, к примеру, барона все боятся, но уважают. Баронессу все любят, она и на лекаря денег может дать, и подарки на рождество дарит, а молодая госпожа… ну, даже не знаю. Вот как-то гнала она лошадь по деревне, и сбила мальца десяти лет, малец в грязь кубарем, а она как ехала, так и ехала, даже не глянула.

– Насмерть?

– Да нет, вроде выжил. То-то и оно, что даже вы спросили, а ей все равно, она как ехала, так и ехала. Любой человек, даже такой как вы, жалость бы проявил…

– Что значит, такой как я? – спросил Волков, укладываясь на перину.

– Ну, такой как вы – душегуб.

– Что? – солдат приподнялся на локте. – Я по-твоему душегуб?

– Ну а кто ж вы? Вы за свою жизнь, сколько душ на тот свет спровадили? Молчите? Вот то-то и оно, много.

– Да ты-то откуда знаешь?

– Да как откуда же? Вы ж только на днях четверых проводили. Да еще каких! – Ёган поднял палец вверх. – Что б таких на тот свет справадить, руку-то надо набить. И, думаю, не одной дюжиной обошлось, – он на секунду задумался, как будто считал что-то, и затем кивнул головой. – Точно не одной.

– Дурак ты. Что же они, по-твоему, ангелы были? Или они меня не убили бы, если смогли?

– Ну, уж не ангелы они были и убили бы вас за милую душу, не будь вы такой ловкач. И наших бы еще побили, да только всё одно – они души божьи.

– И, значит, я душегуб.

Ёган выразительно развел руками и начал чистить сапоги.

– А раз ты такой правильный, что ж ты просил меня научить тебя воинскому ремеслу? Тоже хочешь стать душегубом?

– А что ж, – вздохнул Ёган, – глядя на вас, скажу: душегубство дело прибыльное.

– Ну, раз прибыльное, то надо учиться. Бери-ка копье, щит, и давай, учись. Только на улицу иди.

– Что, сейчас что ли?

– А что такого?

– Так темнеет уже.

–Ничего, триста раз сделаешь, и спать пойдешь.

– Ну…

– Бери копье и иди учиться. – Настоял солдат. – Ишь, тоже мне, святоша…

Ёган вздохнул опять и полез в кучу, где были сложены доспехи и оружие.

– И не ставь сапоги мои так близко к огню, болван. И поутру что бы не забыл смазать их салом, и что б на заре кони были уже оседланы, не дай бог проспишь.

– Ясно, – грустно сказал слуга, а Волков повалился на перины.

Давно, давно он не испытывал таких ощущений: тепло, мягко, сытно, ничего не болит, и не нужно в ночь и в дождь заступать в караул. Вот так и жили благородные. Так жили обладатели гербов. Он думал, если все получится, то у него тоже будет герб, и дом, и перины.

Он задвинул занавеску кровати и теперь даже сквозняк не беспокоил его, даже можно было пока не укрываться, и тут черт дернул его подумать о женщинах и он сразу вспомнил ее. И десяток мыслей начали рвать его предсонное умиротворение в клочья, как волки дерут падшую лошадь. Он начал вспоминать весь разговор, вспоминал все до мелочей. И сейчас, вспоминая это, он понял, что построил бы разговор иначе, произносил бы другие слова, и стоял бы по-другому, и смотрел бы правильно, и использовал бы другие интонации. Собственные ошибки и откровенное хамство молодой госпожи вызывало в нем прилив раздражения. Каждая колкость этой девицы провоцировала в нем новую волну гнева. И сон ушел, не оставив и намека. В узком окне стало совсем черно, а он все лежал и злился. Уже и Ёган вернулся неразговорчивый, завалился на свою солому и молчал.