Мэгги Стивотер - Все нечестные святые

Прибыв на место, Джудит и Эдуардо быстро оценили представшее их взорам зрелище: огромный, обшитый деревянными панелями «Меркури», на крыше которого сидит американец итальянского происхождения, а внутри виднеется массивная фигура Пита. Разлетающаяся красивыми брызгами собачья слюна дополняла картину.

– Эд, ты узнаешь эту машину? – спросила Джудит.

Эдуардо вынул изо рта сигарету и выдал:

– Это Mercury Colony Park прошлого года выпуска в золотисто-желтом цвете.

На это Джудит сказала:

– Нет, я имею в виду, ты узнаешь человека на крыше?

– Тогда надо было сказать: «Ты узнаешь человека на крыше?»

– Ты узнаешь человека на крыше?

Эдуардо подъехал поближе, осветил искомого человека светом фар – Тони заслонил глаза ладонью, – и пригляделся.

– Нет, но мне нравится его костюм.

Одна из собак как раз вцепилась в левый рукав вышеупомянутого белого костюма, и Тони, посчитав, что осторожность – это неотъемлемая часть мужества, позволил псине завладеть всем пиджаком, сохранив при этом левую руку.

– Похоже, мама позволила им тут бегать, – сердито проговорила Джудит.

– Держу пари, она сейчас делает один из своих цветочков.

– Не говори о ней, – отрезала Джудит, хотя сама секунду назад собиралась высказать именно это предположение.

«Шевроле» гордо задрал нос рядом с «Меркури» – он был достаточно высок, так что Эдуардо Коста и Тони Ди Ризио оказались практически лицом к лицу. Эдуардо посигналил, спугнув одну из собак с капота «Меркури», потом снова вытащил изо рта сигарету и протянул Тони со словами:

– Hola, путник!

Джудит пригладила волосы и тоже включилась в разговор.

– Вы приехали за чудом?

Тони разок затянулся, потом точно выверенным щелчком метнул сигарету в одну из собак.

– Леди, если мне удастся спуститься с крыши моей машины, это уже будет чудом.

Эдуардо свесился из окна «Шевроле» и обратился к «Меркури»:

– Ты здесь ради чуда, mi hijo? [6] Mi hijo – сынок ( исп. ).

Пит так и подпрыгнул.

– Я здесь ради грузовика.

– Он здесь ради грузовика, – сообщил Эдуардо жене.

– Папе следовало бы пристрелить этих собак, – ответила Джудит.

– Пули побоятся попадать в такую цель, – заметил ее муж.

Не торопясь и не смущаясь обращенных на него взглядов, он закурил новую сигарету и со вкусом выдохнул дым. Потом поцеловал жену, пригладил усы, распахнул дверь пикапа и легко спрыгнул на землю, так что вокруг его остроносых ковбойских сапог взметнулось облачко пыли. Собаки Антонии повернулись к нему. Заухала сова. В одной из дальних хижин взвыло какое-то существо. Луна коварно улыбнулась. Затем Эдуардо отшвырнул сигарету и бросился бежать. Человек, а следом за ним и собаки, промчались через двор и скрылись во тьме.

Члены семьи Коста известны своей быстротой и пристрастием к курению.

В повисшей вслед за этим тишине Джудит вылезла из пикапа и зашагала к «Меркури» грациозной, танцующей походкой, так подчеркивающей ее красоту. Она очень нервничала, но не показывала этого.

– Так, ребята, давайте-ка подыщем вам место для сна, а там будет видно… Беатрис! Что это ты там прячешься?

Беатрис не пряталась, всего лишь неподвижно стояла в самой густой тени возле дома ее матери, так тихо, что даже собаки Антонии ее не заметили. Она ждала возможности потихоньку забраться обратно к себе в спальню, однако Джудит, проявив присущую всем сестрам сверхъестественную интуицию, ее там засекла.

– Кроватей нет, – обратилась Беатрис к Джудит. – С тех пор как ты уехала, никто из пилигримов нас не покинул.

– Нет кроватей! Уму непостижимо! – Надо сказать, Джудит не была в Бичо Раро несколько месяцев.

– Это правда, – раздался голос из одной из покрытых штукатуркой построек. Это был один из паломников – они вечно подслушивали, ибо очень интересовались жизнью членов семьи Сория, несмотря на запрет. Стоило кому-то из Сория выйти из дома, и он или она могли быть уверены: за ними наблюдают. Сейчас голос раздавался изнутри одной из хибарок, и непривычным Тони с Питом показался едва ли не загробным. Тут голос добавил: – Зато на полу места сколько угодно.

– Не разговаривай со мной! – рявкнула Джудит на невидимого пилигрима. Пит и Тони сочли подобное обращение весьма недружелюбным, однако требование Джудит было во многом продиктовано страхом. Все Сория относились к пилигримам с осторожностью, а Джудит одной осторожностью не ограничивалась: она боялась паломников. Именно поэтому, едва выйдя замуж, она уехала из Бичо Раро и до сего дня не возвращалась. Джудит не выдерживала напряженной ежедневной и еженощной жизни бок о бок с этими несчастными.

Беатрис сказала:

– Майкл строит гостиницу, но она еще не готова.

– Гостиницу? – Мысль о целой гостинице, полной пилигримов, едва не доконала Джудит. – У нас тут не отель. Ладно, ладно! Эти люди могут получить чудо, а потом отправиться восвояси или лечь спать на полу! Кто из вас хочет пойти первым? Отец или сын?

– Леди, я что, по-вашему, настолько старый? – возмутился Тони. – Да я только сегодня повстречал этого парня.

– Мэм, я здесь исключительно по поводу работы, – быстро сказал Пит. Чем больше молодой человек прислушивался к беседе, тем сильнее в нем крепла уверенность в том, что Тони прибыл сюда по совершенно иной причине, нежели он сам. Он чувствовал, что нужно поскорее обозначить свою непричастность к делишкам своего случайного попутчика, особенно на случай, если это что-то незаконное.

– Работа? – Джудит уставилась на Пита в полном замешательстве. – Не чудо?

– Не для меня, мэм.

Эти слова привлекли внимание Беатрис. Обычно под покровом ночи в Бичо Раро прибывали либо члены семьи Сория, либо жаждущие чуда пилигримы, а тут вдруг появляется этот незнакомец, не относящийся ни к тем, ни к другим. Беатрис заметила:

– И не для кого из нас, я полагаю.

После этого обмена репликами Пит и Беатрис впервые по-настоящему обратили внимание друг на друга. Они оба использовали этот миг взаимного разглядывания по-разному и в то же время одинаково.

Беатрис смотрела на Пита – тот сидел, свесив согнутую в локте руку из открытого окна «Меркури», – и гадала, каково это: осторожно коснуться большим пальцем внутренней стороны его локтя. С того места, где она стояла, Беатрис видела изгиб его руки, и ей казалось, что кожа в этом месте мягкая, и вообще это было бы приятно. Прежде Беатрис не замечала за собой таких порывов и слегка удивилась. Еще больше она удивилась, обнаружив, что это странное желание, раз возникнув, уже не исчезает, более того, распространяется уже и на второй локоть.

Будучи Беатрис, она сделала себе мысленную пометку хорошенько обдумать суть сего явления, дабы определить природу его возникновения. Впрочем, она и не подумала о том, чтобы воплотить это необычное желание в жизнь.