Август Дерлет - Тварь у порога [Сборник рассказов ужасов]

Эмос Пайпер три недели оставался моим пациентом. В течение этого периода, как ни прискорбно для моей репутации, я фиксировал постепенное ухудшение его состояния. Появились галлюцинации — или то, что я принял за галлюцинации, — в частности, параноидный бред преследования. Отмеченные тенденции достигли своей кульминации в письме, которое Пайпер передал мне через посыльного. Письмо это, несомненно, было написано в большой спешке…

«Дорогой доктор Кори! Поскольку я могу вас больше не увидеть, хочу сказать, что более у меня нет сомнений относительно собственного положения. Я доволен, что некоторое время находился под наблюдением — причем не обычного земного существа, а одного из разумов Великого Народа — ибо теперь убедился, что все мои видения и сны берут начало в том трехлетием периоде, когда я был перемещен, или был „не в себе“, как выражается моя сестра. Великий Народ существует вне моих снов и независимо от них. Он существует дольше, чем позволяют представить человеческие измерения времени. Я не знаю, где обитают его представители, — на темной звезде в созвездии Тельца или еще дальше. Но они безусловно готовятся к переселению, и один из них находится где-то рядом со мной.

В промежутках между визитами к Вам я не тратил время зря. У меня была возможность провести собственные исследования. Множество нитей, связывающих действительность с моими снами, встревожило и испугало меня. Что, например, случилось на самом деле в Инсмауте в 1928 году, когда федеральные власти принялись сбрасывать глубинные заряды с Дьявольского Рифа на Атлантическом побережье близ этого города? Почему после этого почти половина жителей города подверглась аресту и высылке? Какая существует связь между жителями Инсмаута и полинезийцами? Что именно обнаружила антарктическая экспедиция из Мискатоника зимой 1930/31 года в горах Мэднесс и почему это хранилось в строгом секрете от всего мира, за исключением некоторых ученых того же университета? Можно ли считать рассказ Йохансена чем-либо иным, кроме подтверждения легенды о Великом Народе? И разве не те же самые истории содержатся в древнем фольклоре инков и ацтеков?

Я мог бы продолжать эти вопросы на многих страницах, однако не располагаю для этого временем. Я выявил множество таких же вызывающих беспокойство случаев, большинство из которых оказались замятыми, хранились в секрете, замалчивались, иначе они, вне всякого сомнения, взбудоражили бы и так уже встревоженный мир. В конце концов, человек — лишь одно из многочисленных кратковременных воплощений на одной из планет и всего лишь в одной из гигантских вселенных, наполняющих мировое пространство. Лишь Великий Народ знает секрет вечной жизни, перемещаясь в пространстве и во времени, меняя места обитания одно за другим, превращаясь в зависимости от обстоятельств то в животных, то в растения, то в насекомых.

Я должен спешить — ибо времени осталось крайне мало. Поверьте мне, дорогой доктор, я знаю, что говорю…»

Признаюсь вам, что меня не особенно удивило сообщение мисс Эбигайль Пайпер о «рецидиве болезни» ее брата, случившемся через несколько часов после отправки этого письма. Я поспешил к Пайперу и встретил своего бывшего пациента у двери. Теперь передо мной был совершенно другой человек.

Он выглядел весьма уверенным в себе, чего я ни разу не видел за время нашего контакта. Он уверял меня, что смог, наконец, взять себя в руки, что видения, преследовавшие его, полностью исчезли и что теперь он спит совершенно спокойно, без снов, которые раньше так его пугали. Да и без этих объяснений я видел, что он выздоровел, а потому совершенно не понимал мисс Пайпер, написавшую мне ту отчаянную записку. Видимо, она настолько привыкла к болезненному состоянию брата, что ошибочно приняла улучшение в его самочувствии за рецидив болезни. Его выздоровление было тем более замечательно, что прежние симптомы — усиливающиеся страхи, галлюцинации, нарастающая нервозность и, наконец, это отчаянное письмо — указывали со всей очевидностью на разрушение остатков психического здоровья.

Я был обрадован его выздоровлением и искренне поздравил ею. Пайпер принял мои поздравления со слабой улыбкой, а затем, извинившись, объяснил, что у нею очень много дел. Я удалился, обещав навестить его через неделю, чтобы убедиться в отсутствии рецидивов болезненного состояния.

Десять дней спустя я посетил его в последний раз. Пайпер был чрезвычайно любезен и вежлив. Присутствовавшая тут же мисс Эбигайль была хоть и несколько смущена, но никаких жалоб не высказывала. Пайпер избавился от пугающих снов и видений, а потому мог прямо и откровенно говорить о своей «болезни», избегая всякого упоминания о «дезориентации», «смещении» и т. п., причем с настойчивостью, доказывавшей, что ему очень хотелось бы устранить мои последние сомнения. Я провел очень приятный час в общении с ним, но не смог избавиться от ощущения, что вместо обеспокоенного субъекта, с которым я ранее беседовал в этом кабинете, человека одного со мной уровня, ныне передо мной находился совершенно иной Пайпер, интеллект которого стал значительно выше моего.

Во время этого визита он поразил меня своим намерением присоединиться к экспедиции в Аравийскую пустыню. Тогда я не подумал связать его нынешние планы со странными путешествиями, которые он совершал за три года своей болезни. Но последующие события вынудили меня вспомнить об этом.

Два дня спустя кто-то проник ночью в мой кабинет и обыскал его, изъяв из папок все оригиналы документов, касающихся случая Эмоса Пайпера. К счастью, еще раньше, следуя непонятному мне самому предчувствию, я догадался сделать копии Записей содержания наиболее значимых его снов, так же, как и его последнего письма ко мне, которое также было похищено. Поскольку документы эти не могли представлять ценности ни для кого, кроме Эмоса Пайпера, и поскольку теперь Пайпер как будто излечился от своего наваждения, единственное возможное «объяснение» этого странного ограбления было столь эксцентричным, что я не решался в нем признаться. Отъезд Пайпера на следующий день в экспедицию стал дополнительным доводом в пользу того, что он являлся инструментом этого преступления, причем слово «инструмент» я употребляю намеренно.

Но ведь выздоровевший Пайпер не мог нуждаться в получении этих материалов. С другой стороны, Пайпер, вновь подвергшийся приступу болезни, имел все основания желать их уничтожения. Не означало ли это, что Пайпер пережил новое изменение психики, которое на этот раз не было очевидным, поскольку разум, занявший теперь место его разума, очевидно, не нуждался в приспособлении к привычкам и способу мышления, типичными для человека?