Август Дерлет - Тварь у порога [Сборник рассказов ужасов]

Конечно, крестьянские суеверия — вещь своеобразная. Но они бы могли показаться еще более удивительными, если ученые горожане потрудились бы взять на анализ воду из заброшенного колодца или пыль, которую, кажется, не в силах развеять ветер. Ботаникам бы следовало изучить чахлые растения на границах пятна, они могли бы пролить свет на подозрение крестьян о том, что пустошь увеличивается — понемногу, может быть, на дюйм в год. Местные жители говорят, что цвет появляющихся весной растений какой-то не такой, а дикие животные оставляют необычные следы на снегу. И слой снега там вроде бы меньше, чем в округе. Кони — немногие оставшиеся в наш век моторов — начинают нервничать в той низине, а охотники жалуются, что в близлежащих лесах на собак нельзя положиться.

Еще говорят, что эта местность влияет на рассудок. После смерти Наума несколько человек помешались, возможно, потому, что им не хватало решимости вовремя уехать. Тогда уехали все те, кто еще сохранил здравый ум. В их ветшающих домах пытались селиться новые эмигранты, но и они не задерживались. Стоит задуматься, было ли это только влиянием местных предрассудков, передаваемых опасливым шепотом. Поселенцы жаловались, что здешние ландшафты навевают кошмарные сны, и, действительно, одного взгляда на окрестности достаточно, чтобы пробудились самые фантастические опасения. Путешественники, очутившись среди местных ущелий, испытывают глубокую тоску, и художники содрогаются, когда пишут окрестные дремучие леса, не только внешний вид, но и атмосфера которых кажется полной тайн. Я на себе испытал их давящее воздействие, еще до того, как услышал рассказ Амми. Я помню, как мне в сумерках было неуютно под открытым пустым небом, как я желал, чтобы его заслонили облака.

И не спрашивайте, что я думаю по этому поводу. Я не знаю — вот и все. Я имел возможность поговорить только с Амми, остальные местные жители избегали воспоминаний о Странных днях, а все ученые, исследовавшие метеорит и скрытый в нем цветной шарик, уже умерли. Там могли быть еще шарики, вроде найденного. Должно быть, один уже напитался и улетел, а другой пытался последовать за ним, но не успел. Несомненно, он еще в колодце, — я же помню, как мне что-то не понравилось в игре солнечных лучей над ним. Крестьяне говорят, что пустошь увеличивается по дюйму в год, — значит, он питается, растет. Но что бы за демон там ни сидел, это надо остановить, иначе опустошение продолжится. Или оно скрывается в корнях деревьев, которые голыми ветками хватались за небо? В Эркхэме упорно ходят слухи о толстых дубах, которые светятся и удивительным образом шевелятся по ночам, а такого не бывает с нормальными деревьями.

Только Богу известно что это было. Если обратиться к учению о состояниях вещества, то я думаю, что это можно было бы назвать газом, но этот газ не подчинялся законам нашего мира. Это был продукт других миров, которые нашим астрономам не увидеть даже в телескоп и не заснять на фотопленку. Это было дыхание иных небес, которые нашим ученым не измерить и не оценить. Это был всего лишь цвет, космический цвет — страшный посланец необъятных просторов бесконечности, непостижимой нам с нашими понятиями о природе, бесконечности, заключающей в себе иные миры, само существование которых кажется нам нереальным, и раскрывающей нашему изумленному взору недоступные и пугающие, как все неведомое, черные бездны.

Я очень сильно сомневаюсь, что Амми сознательно дурачил меня вымышленными страхами, я также не думаю, что его рассказ — каприз больной психики, как меня настойчиво предупреждали местные жители. Нечто ужасное было занесено метеоритом в эркхэмские леса и долины и нечто ужасное еще остается в тамошней природе, хотя неизвестно, в каких количествах. Я буду очень рад, когда местность, наконец, затопят. Надеюсь, что до тех пор ничего плохого не произойдет с Амми. Он слишком много соприкасался с этим цветом, а ведь известно, как пагубно он влияет на попавших в поле его досягаемости людей. Почему Амми так и не уехал оттуда? Как подозрительно точно он запомнил последние слова, произнесенные несчастным Наумом: «…невозможно вырваться… затягивает… ты знаешь, что там что-то не то, но все равно не уходишь…». Амми такой славный старик — когда прибудут строительные бригады и начнутся работы, я напишу будущему главному инженеру, чтобы тот присматривал за одиноким поселенцем. Я бы не хотел, чтобы он превратился в рассыпающееся серое привидение, которое все чаще не дает мне спокойно спать.

Только не думайте, Элиот, что я окончательно сошел с ума, — масса людей страдает от гораздо более странных предрассудков, чем мой. Почему вы не смеетесь над дедом Оливера, который отказывается хотя бы раз сесть в автомобиль? В конце концов, если я ненавижу это чертово метро, то это касается лишь одного меня; а кроме того, если разобраться, то мы добрались сюда гораздо быстрее на такси. Ведь если бы мы не взяли машину, то нам пришлось бы пешком топать сюда от самой Парк-стрит.

Я знаю, что стал гораздо более нервным с тех пор, как вы в последний раз видели меня в прошлом году, но только не спешите с выводами о каком-то клиническом заболевании. Бог свидетель, тому было немало причин, и мне еще повезло, что я и в самом деле не лишился рассудка. Почему третья степень? Надо же, раньше вы не были таким любопытным.

Ну что ж, раз вы настаиваете, что должны узнать обо всем, не вижу причин, почему следует вам в этом отказывать. Возможно, вы просто обязаны это делать, ибо разве не вы, едва услышав о том, что я перестал бывать в Художественном клубе и начал сторониться Пикмэна, как встревоженный родственник, принялись бомбардировать меня своими письмами? Сейчас же, когда этот человек исчез, я все же изредка заглядываю в клуб, хотя нервы мои, надо признать, уже далеко не те, что были прежде.

Нет, я не знаю, что случилось с Пикмэном, да и вообще не склонен строить какие-либо предположения на этот счет. Возможно, вы и сами догадались, что у меня были достаточно веские причины порвать с ним, — и именно поэтому меня совершенно не интересует, куда именно он делся. Пусть этим занимаются в полиции — боюсь только, не много они обнаружат, коль скоро до сих пор даже не подозревают о том, что в старом Норт-Энде он снимал помещение под вымышленным именем Петерса. Кстати, не уверен, что и сам смог бы отыскать его вторично, — вы только не подумайте, что я хотя бы однажды уже попытался это сделать, даже в дневное время!.. Да, я знаю, точнее, — боюсь, что знаю, — для каких целей он арендовал тот подвал. Именно к этому я сейчас и перехожу, и, надеюсь, вы сами поймете, причем еще даже до того, как я закончу свой рассказ, почему я не стал ни о чем сообщать в полицию. Ведь они неминуемо потребовали бы от меня проводить их туда, а я не способен вторично спуститься в то подземелье, даже если бы знал дорогу. Было там нечто такое… во всяком случае, я теперь вообще не могу пользоваться метро и даже (если хотите, можете и над этим посмеяться тоже) просто спускаться во всевозможные подвалы.