Катрина Кейнс - Итан слушает [litres]

– Сидишь в саду под апельсиновыми деревьями и мечтаешь, как однажды уедешь оттуда и больше никогда не услышишь, как дядя Эстебан плачется о своем хозяйстве, как бабулита отвергла цветы от самого владельца продуктовой лавки, как дочь Клариты потеряла очередной молочный зуб… Ты мечтаешь. Этого у тебя никто не отнимет.

– Но я здесь, – выдохнула Эва вместе с клочьями тумана, похожими на сигаретный дым.

– Правда? – Бригадир изогнул бровь.

Эва Моралес посмотрела на свои руки, увидела сквозь них стайку болотных огоньков, сгрудившихся у ног, подняла взгляд и ухмыльнулась.

– Как будто сам не видишь, – сказала она и вышла из кабинета начальника.

Вар, МакФэдью и Синтия посмотрели на нее почти испуганно. Словно привидение увидали. Первой дар речи обрела Синтия; Эва даже удивилась бы, будь иначе. Все-таки мисс Таунт была во всех отношениях сильной женщиной. Кому-нибудь на такую не стыдно было бы и запасть.

– Как там босс? – спросила Синтия, выпрямляясь и прижимая папку к груди.

– Как обычно. – Эва пожала плечами. – Немного голоден. И чересчур молчалив.

Сотрудники полиции Мэпллэйра продолжали смотреть на Эву, как на восьмое чудо света, хотя сквозь нее больше нельзя было увидеть шкаф или стершуюся надпись на двери.

На выходе из офиса офицер Моралес остановилась и добавила:

– И да, если вас это волнует – дело закрыто.

– Мам? Пап? Я готов!

Эван спустился в коридор с последней коробкой в руках и мысленно проверил вещи. Зубная щетка, книги, простыни, ноутбук, балахон… Балахон!

Эван метнулся в прачечную, очень осторожно и медленно сошел с лестницы, – в память об ударе об угол, – и уже собирался открыть входную дверь, когда в нее постучали. Стоящий на пороге Бьярндир крутил на пальце красное женское бельишко и скабрезно улыбался.

– Ничего не забыл?

Эван закрыл дверь, выдохнул все скопившиеся на языке гневные слова и снова распахнул створку. Красная тряпочка исчезла, и мистер Нод перестал чувствовать себя быком. Уроки Элизабет по обращению с Бьярндиром пошли всем на пользу. Правило номер четыре гласило «Не спеши ругать идиота».

– Бьярндир, какого черта?

– Вот так всегда… На кладбище ты бы такого не сказал.

– На кладбище у меня других дел полно, – пробурчал Эван, но все же смутился. Жнец из него действительно получался куда более вежливый, чем абитуриент.

– Уверен, что не будешь ей говорить, что уезжаешь?

– Нет необходимости. – Эван фыркнул, а потом обессилено опустил плечи. – Все равно буду возвращаться с туманом… по мере надобности. Она и не заметит даже.

Бьярндир нахмурился, но вместо закономерного вопроса задал другой.

– Родители как?

– Как и прежде. Время, знаешь ли, лечит. А у них его теперь с лихвой. Как бы она не перестаралась…

– Я передам.

Бьярндир уже сбежал вниз по ступенькам, которые отозвались деревянным гулом под его подошвами.

– И удачи тебе там, студент, – отсалютовал Бригадир через плечо и усмехнулся. – Письма пиши.

Эван хотел буркнуть спасибо, но мгновенно передумал и вернулся в гостиную. Нужно было перетащить все коробки в машину, и как можно скорее.

Единственный на свете живой Жнец решил, что и вправду будет писать.

Каждый день. Из вредности.

Элизабет Рихель заглянула за угол и с облегчением выдохнула: Билли носился вслед за призрачными кошками, и из-под его копыт летели во все стороны комья земли. Папа будет не в восторге, но это мелочь. Келпи уже позволял своей хозяйке залезать на синюю, слегка чешуйчатую спину, а буквально вчера научился выговаривать ее имя. Счастью девочки, видящей мертвых, не было предела.

Она вернулась в дом, устроилась за столом с чашкой чая и раскрыла свежую газету. Раздел объявлений в очередной раз привел ее в восторг, она улыбнулась, а потом вспомнила, что он уезжает.

Окделл заходил утром, вместе с Брайаном, который уже неделю ныл о том, что мало ценил Лиз и что зря ее бросил. Говорили о многом, – в том числе о библиотекаре, который теперь в самом буквальном смысле пропадал в книгах, – но разговор всякий раз рассыпался, как горстка риса, стоило только отвлечься.

Элизабет знала, чего хочет добиться серый мальчик , но ей, если честно, и так было неплохо. Когда нити твоей судьбы остаются с человеком, которому ты доверяешь, это не так уж и плохо. А уезжать из Мэпллэйра ей не хотелось. Слишком много чудес под боком.

Билли со всего размаха врезался в стеклянную дверь веранды, и Элизабет подавила смешок. Глупым келпи не был, но неизменно забывал об этих створках. Ну как от такого уедешь?

Офицер Эва Моралес сдавала значок.

Она купила Макфэдью кофе, посоветовала Синтии найти работу получше и оставила табельное оружие и ключи от бьюика на самом захламленном столе офиса.

Ей было все равно.

Правда оказалась не столько горькой, сколько полезной – как любое уважающее себя лекарство. Мэри Поппинс была не права: никакой подсластитель не поможет, когда твоя жизнь переворачивается с ног на голову.

– Эй, Моралес! – Дверь кабинета босса полиции, которого никто никогда не видел, приоткрылась на пару дюймов.

– Да? – отозвалась Эва, стараясь не слишком вглядываться в завихрения внутри кабинета.

– Спасибо за службу! – дыхнуло из проема, и дверь тут же захлопнулась.

Где-то позади Эвы присвистнул Вар и подавился кофе Макфэдью. Моралес улыбалась. Ничего не могла с собой поделать.

Она выскочила из здания восемьсот восьмого участка, перешла Драконий мост, который сердито на нее рыкнул, и провела рукой над консервной банкой Барона (сегодня из-под персиков). И она совсем не удивилась, когда об днище начали стучать монеты, столько монет, что хватило бы на целую армию восставших мертвецов. С ними Эве Моралес уже не придется разбираться. Она намерена подарить Эвермору Куперу новый шарф, синий с желтыми полицейскими звездами и туманом, пересечь еще пару неочевидных границ и – может быть, не сейчас, но скоро – вернуться домой.

Брайан Уильямс-Лавре чертыхался, пытаясь попасть рукой в рукав кожаной куртки. Он спешил – так, как можно спешить только на свидание всей жизни, – и оставил дверь лавки своих дядюшек открытой. Багровые тени потоптались у порога, а потом проплыли в глубь помещения и свернулись в углу рядом с упаковками колы.

В центральном парке Брайана ждала его единственная – по крайней мере, он так думал.

Подобные мысли будут посещать его много лет, люди в парке будут меняться, а потом к нему, наконец, подойдет и его судьба.

В квартире Итана Окделла, на подоконник которой ветер всегда наносит песка, пылились под кроватью комиксы. Погребенные под ними ножницы, отлитые из клинка, который был когда-то тюрьмой для чужой души, ждали своего часа, не зная, дождутся ли.