Уильям Тенн - Непристойные предложения

Ну и набор. Если во всем этом было что-то сугубо научное, такая коробка могла означать невообразимое богатство. Или крайне полезную славу. Или… должна же она была что-то означать!

Если в ней действительно было хоть что-то научное.

Сэм шлепнулся на кровать и раскрыл книгу на «Детском цветнике биохимии».

В девять вечера он сел на корточки возле «Совмещенного электронного микроскопа и рабочего места» и принялся открывать некоторые бутылочки. В девять сорок семь Сэм Вебер сделал свой первый простой живой организм.

По меркам первой главы Книги Бытия, организм этот не представлял собой ничего особенного. Это была примитивная коричневая плесень, которая под микроскопом робко заглотила кусочек кренделя, выпустила несколько спор и через двадцать минут умерла. Но ее сделал он . Он создал определенную форму жизни, питавшуюся компонентами определенного кренделя; больше она нигде выжить не могла.

Сэм отправился ужинать с твердым намерением напиться. Однако выпив совсем немного, вновь почувствовал себя божественным и поспешил обратно в свою комнату.

Но тем вечером ему больше ни разу не удалось испытать торжества, какое он испытал с коричневой плесенью, хоть он и сделал огромную белковую молекулу, а также целый набор фильтрующихся вирусов.

Сэм позвонил в контору из маленькой аптеки на углу, где обычно завтракал.

– Я буду дома весь день, – сказал он Тине.

Она была немного озадачена. Как и Лью Найт, который схватил трубку.

– Эй, советник, ты что, завел себе практику по соседству? Старина Блэкстоун проворонил кучу дел. Мимо здания уже прогрохотали две скорые.

– Точно, – ответил Сэм. – Я скажу ему, когда он появится.

Приближались выходные, поэтому он решил не ходить в контору и на следующий день. Все равно настоящая работа появится только в понедельник, когда корзина «Сомерсета и Оджека» принесет свое одинокое яйцо.

Прежде чем вернуться в комнату, Сэм купил учебник по современной бактериологии. Было забавно делать – и улучшать! – одноклеточные организмы, само место которых в систематике являлось предметом активных научных дискуссий. Конечно, инструкция к «Сделай человека» давала лишь несколько примеров и общие принципы, но бактериологические описания открывали перед Сэмом неограниченные возможности, словно раковину моллюска.

Что, кстати, было хорошей идеей: он сделал нескольких моллюсков. Раковины получились недостаточно твердыми, и ему не хватило смелости дойти до гастрономической стадии, но эти моллюски определенно были двустворчатыми. Если отточить технику, вопрос еды будет решен.

Следовать инструкциям оказалось нетрудно, а многочисленные иллюстрации приобретали объем, когда открывалась страница. Почти ничто не считалось само собой разумеющимся; за простыми объяснениями следовали сложные. Загадочными были только некоторые аллюзии: «Этот принцип использован в фанфофлинковых игрушках»; «Когда ваши зубы подвергнутся следующему йокекклению или демортонизации, подумайте о Bacterium cyanogenum и ее скромной роли»; «Если в вашем доме есть рубикулярный манекен, вы можете пропустить главу о манекенах».

Быстрый осмотр убедил Сэма, что чего-чего, а рубикулярного манекена у него не было и в помине, и он с чистой совестью взялся за главу о манекенах. Сэм перестал чувствовать себя папашей, играющим с детским поездом сына: он уже сделал больше, чем могли мечтать ведущие биологи этого и следующего поколений, и, что бы ни ждало впереди, был готов к любым вызовам.

«Помните, что у манекенов может быть лишь одно предназначение. – Не забуду, пообещал Сэм. – Являются ли они манекенами-санитарами, манекенами-портными, манекенами-печатниками или даже манекенами-санэввиарриями, каждый из них создан для выполнения только одного процесса. Создавая манекен, способный исполнять более одной функции, вы совершаете преступление столь серьезное, что оно карается общественным выговором».

«Чтобы сделать простейший манекен…»

Это оказалось очень сложно. Трижды он разбирал получившихся монстров и начинал заново. Лишь к полудню воскресенья манекен был готов – точнее, не готов.

У него были длинные руки – по ошибке одна оказалась чуть длиннее другой, – безликая голова и тело. Ног не было. Также не было ни глаз, ни ушей, ни половых органов. Манекен лежал на кровати и булькал красным кружком ротового отверстия, которое должно было служить для поглощения пищи и выделения отходов. Длинные руки, созданные для какой-то простой, еще не придуманной операции, описывали медленные круги.

Глядя на него, Сэм пришел к выводу, что жизнь может быть такой же омерзительной, как открытая выгребная яма в разгар лета.

Манекен следовало разобрать. Его длина – три фута от почти бескостных пальцев до конусообразного замкнутого туловища – не позволяла использовать маленький дизассемблер, при помощи которого Сэм разбирал моллюсков и различные мелкие творения. Но на большом дизассемблере было ярко-желтое предупреждение: «Использовать только под строгим наблюдением цензора. Примените формулу А76 или дестабилизируйте свое подсознание».

«Формула А76» значила для него столько же, сколько «санэввиаррий», и Сэм решил, что его подсознание и так уже достаточно дестабилизировано, спасибо. Придется обойтись без цензора. Возможно, большой дизассемблер работал по тем же принципам, что и маленький.

Он закрепил его на столбике кровати, навел фокус и щелкнул переключателем на гладкой нижней поверхности.

Пять минут спустя манекен превратился в яркую клейкую массу, растекшуюся по одеялу.

Убирая комнату, Сэм пришел к выводу, что большой дизассемблер действительно требовал присмотра цензора. Или хоть какого-то присмотра. Он постарался сохранить как можно больше компонентов безногого существа, хотя сомневался, что станет использовать набор в ближайшие лет пятьдесят. И определенно не станет использовать дизассемблер: намного проще и приятней засунуть все это в мясорубку и долго крутить ручку.

Запирая дверь, чтобы пропустить стаканчик-другой, он мысленно велел себе купить утром свежие простыни. Сегодня придется спать на полу.

По кисти погрузившись в бумаги «Сомерсета и Оджека», Сэм чувствовал пристальные взгляды Лью Найта и озадаченные – Тины. Если бы они только знали! Но Тина наверняка просто сочла бы это «замеча-а-ательным», а Лью Найт отпустил бы какую-нибудь остроту вроде: «Эй, старина Франкенштейн собственной персоной!» Хотя, если подумать, Лью, скорее всего, нашел бы способ в определенных пределах скопировать набор «Сделай человека» и пустить на рынок. В то время как он сам… что ж, эта штука позволяла делать и другие вещи. Множество других вещей.