Борис Конофальский - Инквизитор. Мощи святого Леопольда

А потом, те, кто ходил за водой взялись делить деньги, что были найдены у убитого сержанта, не забыв про долю кавалера, потом стали выпивать. И потихоньку, не сразу, уже почти в сумерках, кто то стал петь солдатскую песню и Скарафаджо её подхватил, пел фальшиво, но громко и смешно. И у костра, где он сидел стали собираться солдаты, подпевали, ели, смеялись.

А Волков, сидевший в одиночестве, с кружкой вина, мрачный и абсолютно трезвый, подумал, что не зря дал Рохе три талера и согласился взять с собой. Больше, чем на Роху ему положится, здесь было не на кого. Не на Ёгана, не на Сыча и не на двух мальчишек, что сидят у костра с Рохой, пьяные и счастливые. И уж точно не на людей Пруффа, или дух монахов. Да только Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо, только он один, в этом провонявшем трупами городе, был человеком, на которого кавалер Иероним Фолькоф мог рассчитывать.

«Да, хорошо, что я взял этого колченого чёрта с сбой».– Подумал кавалер и крикнул:

– Ёган, уксус, мне буду мыться.

– Иду господин, – кричал Ёган, которому вовсе не хотелось, уходить от костра, где было так весело, но слуга встал и пошёл за ведром.

Он заметно хромал, но кавалеру казалось, что хромота его фальшива. Не так уж страшна была рана, которую брат Ипполит, давно обработал и сообщи Волкову, что в ней нет ничего страшного, болт только порвал кожу, да малость мясо проткнул, на пол пальца.

Кавалер разделся, стал мыться, Ёган кряхтел, протирая его уксусом.

А он думал, думал о том, что этот день они прожили, но что ему делать дальше. Что ему делать завтра. Ждать, действительно, было нельзя, действительно можно было дождаться большого отряда еретиков, или язвы на ком-нибудь из людей Пруффа. Или каверзы от чумного, мерзкого докторишки. А ещё он думал, о каком-то белом человеке, о котором говорила Агнес. Он думал обо всём этом постоянно. Весь вечер, когда остальные пили вино у костра и пели песни, он продолжал думать о завтрашнем дне. И хорошо, что он сегодня сильно устал, опасная стычка, пара тяжёлых разговоров, давали о себе знать, иначе эти мысли не дали бы ему уснуть.

Он лёг в телегу, под плащ не снимая кольчуги и сапог, как знал, что ночью придётся вставать.

Луна была не меньше чем в прошлую ночь, такая же огромная и такая же белая. И, так же как и вчера, кавалер залез на бочки, что стояли у стены и глянул в низ, там, на улице опять слонялись люди, только было их намного больше чем вчера. И они опять кидали камни.

Стоявший рядом арбалетчик Пруффа произнёс:

– Господин, я кинул два болта вон в того, – он указал на самого близкого человека, – не мог я промазать два раза, а он стоит даже и не пискнул, ему словно до одного места мои болты.

Волков прекрасно видел в того в кого стрелял арбалетчик, ни какой арбалетчик, не промахнулся бы в человека, что стоит от него в двадцати шагах и освещён полной луной. Разве, что арбалетчик был пьян или слеп. Кавалер не придал бы значения этим странным людям, что стояли на улице значения, и лёг бы спать. Но все его люди вокруг не спали, а в голосе арбалетчика слышалась тревога. И солдаты капитана Пруффа и его люди не понимали, что происходит, и поэтому боялись. Нужно было, что то делать, и он приказал, спрыгивая с бочки:

–Ёган, доспех, ты и Сыч пойдёте со мной, бери алебарду, Сычу секиру, мне мой щит подай. Арбалет возьми, но не заряжай. Капитан, десять самых крепких ваших людей со мной пойдут, пусть готовятся. Роха, ты Хилли-Вилли и ещё шесть человек пусть будут у ворот, будьте на чеку, может вам придётся выходить нам на помощь.

– Значит вылазка?– Спросил Роха, потягиваясь со сна.

– Надо выяснить, что это за сброд,– отвечал кавалер.

– Решение верное,– поддержал рыцаря Пруфф,– я тоже хочу знать, почему эти люди не дают нам спать.

– Господин, коня седлать?– Спросил Ёган.

– Нет, пеший пойду, в темноте с конём морока. Шарахаться начнёт.

– Пеший пойдёте?– Ёган переспрашивал с укором, куда, мол, вы хромой, пойдёте, да ещё щит на больное плечо повесив.

– Пеший, – повторил кавалер и пояснил, – выйдем за ворота, возьмём одного из них и обратно.

Вылазка есть вылазка. Дело серьёзное, одно из самых опасных дел на войне. Наверное, только штурм городских стен, да штурм пролома по опасности сравнятся с вылазкой. И кавалер готовился к ней серьёзно. Не пренебрёг ни одним элементом брони, одел всё, что было. Кроме меча и щита, взял с собой и топорик, и стилет спрятал в сапог. Когда был готов – подошёл к воротам, там его уже ждали солдаты. Он заговорил:

– Колонна по два, интервал один шаг. В кучу не сбиваться, и не растягиваться. Сыч, Ёган сразу за мной, я иду первый, те, кто без факелов защищают тех, кто с факелами, смотрим по сторонам, я думаю, они полезут из темных углов, доспехов у них нет, шлемов тоже. Нам нужно взять одного из них, так, что далеко не пойдём.

Все готовы?

Солдаты что шли на вылазку загудели, они были готовы. А вот Ёган не ответил, он как заведённый бубнил молитву. Кавалер положил руку ему на плечо, тихо спросил:

– Чего ты? А?

– Боязно, что то господин,– так же тихо ответил слуга.

Волков поднёс к его носу железный кулак и прошептал:

– Не смей, даже думать… не смей меня позорить.

– Ага-ага,– закивал головой Ёган, так, что шлем затрясся.

– Роха,– приказал Волков,– ворота!

Кто из солдат, что были на стене, кинули пару факелов на улицу, что бы они, пока не погасли, хоть чуть отодвинули темноту из тех мест, куда не добиралась луна.

Ворота отворились, и кавалер повел свой отряд на улицу. Он был уверен в успехе, дело было простое.

Он видел одного из этих людей, его прекрасно освещала луна, человек стоял прямо у него на пути, словно ждал его. До него оставалось шагов тридцать.

И тут кто– то сзади вскрикнул, и тут же и в самого кавалера попал камень, ударился в кирасу. На всякий случай он поднял щит к лицу и продолжил идти. И уже когда от ворот они отошли шагов на тридцать, на них двинулись люди, те, что скрывались в тени зданий, те, что стояли в проулках, те, что прятались за воротами брошенных домов. Они пошли отовсюду, и было их много. Шли медленно, словно раздумывая, хромая и раскачиваясь.

– Встали, – заорал Волков.

– Они нас ждали, что ли?– Как будто удивлялся Сыч.

– Пятимся к воротам, не бежим,– орал кавалер.

И тут первый из ночных людей дошёл до него. Разглядеть его при лунном свете, было невозможно, но было ясно, что он болен, грязен, и худ. Ещё за два шага до кавалера, он поднял руки, не то хотел ударить ими, не то обнять.

Выяснять его намерения кавалер не стал, одним секущим движением, слева на право, он отрубил кисти на обеих руках. Меч его был как бритва остер, но уж больно легко отлетели руки, словно костей в них не было напрочь. А человек, словно и не заметил увечий, как шёл на Волкова, так и шёл. Тогда кавалер встретил его на щит, и, оттолкнув, рубанул его по шее, сверху, справа, влево, в низ. Располовинил его, словно куль с отрубями. И опять это было легко. Человек на это раз повалился наземь, но не умер. Стал, барахтается, словно в воде. Пытался встать, пробуя опираться на обрубки рук. А сам разваливался, а из рассечения, как то лениво и медленно шла чёрная кровь. Кавалер обернулся, солдаты его отряда так же отбивались от странных ночных людей. И как и приказано не останавливаясь, шли спиной вперёд обратно к воротам. Всё было нормально, разве, что убитые ночные люди не собирались умирать. Один из них, лежа на мостовой, попытался схватить Ёгана за ногу. Ёган заорал, отвратительно, и стал истерично рубить лежащего алебардой, размахивая ею так, что находится с ним рядом было опасно.