Борис Конофальский - Инквизитор. Мощи святого Леопольда

Он глядел на них держа в руках арбалет, они глядели на него, тоже держали взведённые арбалеты в руках, на правых руках аркебузеров дымились фитили, алебардщики готовы были начать работать своим страшным оружием, но былой решимости у них у же не было. Они все его ненавидели, и не мудрено, он стоял между ними и их трофеями. Он собирался кинуть их в кровавую кашу, вместо того, что бы пойти домой и поделить эти огромные богатства. И валятся дома на лавке с женой и детишками, или под лавкой в трактире с пьяными девками. Им хватило бы денег на год, два или даже три года безбедной жизни с жареной свининой пивом и мёдом к завтраку. Но между свининой с пивом и ими стоял этот непреклонный человек, поганый, церковный рыцаришка, бывший солдафон, как и они, шваль безродная которую нужно прикончить прямо здесь, и сейчас.

Но вся беда была в том, что он был прав, его убивать нельзя и они это понимали. Тем не менее, они ненавидели его так, что нашпиговали болтами и пулями прямо сейчас, и плевать им было на благословение архиепископа, но что бы начать, им нужен был приказ. Приказ человека, который взял бы на себя ответственность, а приказа не было. Пруфф, стоял, только усами шевелил, да пыхтел по своей привычке, потому что понимал, лучше, чем его солдаты, что за мятеж и убийство божьего рыцаря в Ланне могут спросить, и ещё как!

Так и стояли все, солдаты ждали приказа, Пруфф закипал от бессильной злости, а Волков думал, выдержит ли его кираса выстрел из аркебузы с пяти шагов. Но потом он решил, что из аркебуз ему будут стрелять в ноги и бёдра, где железо тоньше, чем на кирасе, или в лицо, где железа нет вовсе, и он продолжил:

– Завтра, на заре мы выкатим пушки к мосту, вынесем ворота и поглядим, что за ними, если там «коридор» – мы отступим, я не поведу вас под пули и арбалеты, если их больше чем нас – мы отступим, если у них есть хоть одна пушка – мы отступим. А если нам удастся дойти до церкви и забрать мощи – я отдам вам свою долю.– Он замолчал, оглядывая их ещё раз.– А если нет, я заберу половину трофеев, и пушки продам их и вернусь сюда с другими людьми, а вы пойдёте домой с половиной всего что тут есть, но мы будем считать, что вы выполнили контракт. Будем считать, что вы честные люди.

– Мы то и так честные люди, за то вы бесчестный человек,– крикнул один из солдат всё еще раздражённо.

– Да как вы не поймёте, мы сюда пришли за мощами, а не за трофеями. Я не могу уйти отсюда без мощей!– Что было сил, заорал кавалер.– Я не уйду отсюда без мощей, слышите!

– Да будь они прокляты, ваши мощи, вместе с вашими попами,– крикнул другой солдат.

– А ещё ваш поп наше золото забрал,– заорал сержант Карл.

Волков глянул на отца Семиона, что стоял слева от него и вдруг произнёс с ухмылкой:

– Да убейте его, и золото себе верните, я вам за это и слова не скажу. Но мощи мы должны взять.

Снова повисла гробовая тишина. Кавалер кожей на лице чувствовал удивлённый взгляд монаха, но продолжал улыбаться. А солдаты смотрели на него с недоверием, ища в его словах подвох, и он нашёлся:

– Только когда вернётесь в Ланн, придумайте, что скажите в трибунале инквизиции, когда вас спросят об этом попе и этом золоте.

Солдаты поняли, что он над ними издевается, но весь пыл у них стал проходить, Пруфф так и не отважился взять на себя смелость, хоть и считал его Роха дураком, круглым дураком он всё-таки не был.

– Расходитесь, – сказал кавалер понимая, что выиграл,– а вы Пруфф подготовьте место, отец Семион собирает трибунал для расследования действий вон того колдуна.

– Вы прямо сейчас собираетесь начать инквизицию?– недовольно спросил Прцфф.

– А чего тянуть? Ротмистр герцога на заставе не выпустит его из города, оставить его мы не можем, а вы с вашими людьми хотите побыстрее начать вывозить трофеи из города. Так, что, начнём расследование сегодня, завтра у нас будет много дел.

Немного посовещавшись, монахи, Пруфф, Роха и Волков решили, что трибунал лучше проводить прямо во дворе, и солдаты стали выносить мебель. Аркебузы стали стрелять в воздух, нельзя отставлять заряд в стволе. Арбалетчики снимали болты с ложа. На том мятеж и закончился. Волков разряди и свой арбалет, передал его Ёгану.

Глядя на это Роха произнёс:

– А ты молодец, Фолькоф, ух и молодец, я уж думал, придётся драться. А ты их уговорил без железа.

Волков ему не ответил, он не знал Роху как следует, и не знал, честно ли он восхищается или льстит, а вот в Ёгане он был уверен, Ёган был простым деревенским мужиком. И Ёган произнёс слова, которые Волкову польстили:

– А я и не думал, что эти,– он кивнул на солдат,– начнут. Когда господин говорит, так его слушаешь и слушаешь, и мысли в голову не придёт перечить. Он похлеще попов разговаривать умеет.

На том мятеж и закончился. Кавалер сел на свой мешок с горохом и стал, есть, хотя есть ему всё ещё не хотелось. А хотелось ему завалиться спать в перины, в мягкие, воздушные перины, перины без клопов и вони, такие как в старом замке Рютте, наполненном сквозняками и запахами прекрасной дочери барона. На худой конец, вместо дочери барона, его бы устроила и красавица Брунхильда, тёплая и развратная. Но не было тут ни перин, ни красавиц, а были постные морды недовольных солдат, да злой и краснощёкий капитан Пруфф, да мрачный город без людей, да белокожий уродец, что валялся в грязи, выл и просил то еды, то воды, то смилостивиться над ним, а то и слал проклятия. Волков подумал, что он очень устал, и что рыцарское достоинство даётся ему нелегко, нет, нелегко, но отступить он не мог. И завтра на заре он собирался идти на штурм цитадели.

Глава 13.

Толстяку развязали руки, дали кусок хлеба и воды, а одежды и обуви не дали, затем усадили на лавку, посреди двора, перед ним поставили стол, накрыли рогожей, как скатертью, на скатерть поставили символ веры и Святую Книгу положили, тут же лежали четыре богомерзкие книги, что нашли у колдуна дома. Отец Семион вышел на средину двора и отлично поставленным голосом, как и положено священнику заговорил:

– Дети и братия мои, не волею своею, а токмо волею обстоятельств беру я на себя ответственность сию, и объявляю себя комиссаром Святой инквизиции, хотя и не достоин звания такого. Но более тут нет никого, и придётся мне нести обузу эту. Вторым членом комиссии беру я себе монаха Деррингховского монастыря брата Ипполита.

Он указал на юного монаха, что стоял ни жив, ни мёртв от понимания столь важного назначения.

– Третьим членом комиссии беру я себе доброго человека и славного рыцаря Иеронима Фолькофа, известного доблестью своею и твёрдостью веры своей. Есть ли среди честных людей и верующих, такой, что скажет слово против выбора моего?

Он осмотрел всех собравшихся вокруг: ни среди солдат Пруффа, ни среди людей Волкова возражать ни кто не собирался. Тем более не собирался возражать еретик-каменщик, что с семьёй своей тоже присутствовал тут же и с интересом наблюдал за происходящим.