Елена Асеева - Четыре дня, четыре ночи [СИ]

Руслан на миг оторвался от прочтения мифов и задумался: «Выходит вера то наша была не языческой, а называлась ведической… потому как родившийся от прародителя русского народа ДажьБога, Бог Коляда принес с собой в мир книгу Вед, и подарил ее славянам, русичам. Из толкования Даля смысл слова: ведать — это знать, иметь о чем сведение, весть, ведомость, знание… Значит книга Вед — заключала в себе знания, и скорее всего знания в ней были не только о сотворении мира, но и о вере нашей, традициях и пути по которому должна идти душа и тело, чтобы после смерти тленной плоти, наша бессмертная душа попала бы в прекрасный Ирий-сад, куда отворит ворота служитель и впустит, и где пойдешь ты к Сварожьим лугам, к своим предкам, дедам и бабкам».

И Руслан горестно вздохнул, точно осознавая ту потерю, которую понес его народ, изменив вере и Богам Света, да опять продолжил чтение мифов. Его душа, затихшая внутри на какое-то время, теперь принялась тихо вторить ему, повторяя за ним слова мифов и легенд, и перекладывая их на песенный лад. Она пела легенды, быть может, многократно переделанные, переработанные неопытными руками, словами и мыслями людей. Но даже, несмотря на это видимое для нее искажение, слушая Руслана… она-голубо-черная душа вторила и радовалась тому, что ум этого человека, который носил ее в себе, стал прозревать, пробуждаться после долгого многовекового сна, а перед глазами стала иссякать хотя и тонкая, но с каким-то серым налетом преграда, через кою сложно было разглядеть, понять, почувствовать правду. А правда… правда, она всегда верная подруга истины, той истины, каковую, как бы ты не скрывал и не прятал, а она все равно пробьет свой путь, пробьет все преграды. И теперь эта истина вырастала в душе и голове Руслана. Она выливалась прекрасным песенным слогом и наполняла и самого человека, и всю кухню, живой правдой, давая возможность оглядеться, одуматься и понять главное, что внушаемая прикариями и поддерживаемая властями вера в Господу Исшу — есть на самом деле лживая религия, которая пожрала ведическую веру, впитав в себя и извратив все праздники, все мысли и традиции, дарованные Богами Света!

И мелькали, мелькали перед глазами русича-Руслана, загадочные события из жизни Богов. И видел он битву Богов Света и Бога Тьмы в начале сотворения земного мира, видел он поле битвы, и залитую кровью Богиню Мать Сыру Землю, видел победу БелоБога, видел как Сварог и Чернобог разделили мир надвое: верхнее — Небесную Сваргу и Ирий-сад, находящееся, в центре Млечного Пути и покрытое яркими туманами, где стали править Боги Света; и на нижнее, где стал править Чернобог, и перед глазами Руслана внезапно замелькали леса, горы, поля, луга, города, а потом экран ноутбука погас и по нему поплыл густой черно-серый дым и в этом дыме, что-то громко звякнуло — дзинь… дзинь… дзинь!..

Руслан поднял голову, отвел взгляд от экрана ноутбука и густого дыма, и посмотрел на дверной проем, в котором висел или стоял демон, и, изогнув вниз уголки своих покрытых белой изморозью губ, неотрывно смотрел на него, левой рукой едва касаясь длинных черных крючков прикрепленных к поясу. Также неотрывно смотрел в красные глаза демона Руслан, хотя по телу его пробежал липкий страх от которого поверхность кожи мгновенно намокла, покрылась гусиными пупырышками, а волоски на ней поднялись и взволнованно ощетинились, точно это были не волоски… тонкие, тонкие, а длинные, жесткие колючки ежа. Сердце тревожно бухнуло внутри, но душа, протянув руку, погладила, кроваво-красное, дающее начало жизни, сердце и порывисто выдохнув, негромко шепнула: «Небоись — прорвемся!», а мужчина услышав тот шепот, придающий ему смелости, усмехнулся, обозрев демона и чуть дрогнувшим голосом, сказал:

— Гляди Босоркун, один раз тебя, Бог мой… Бог моих предков русов и славян — Коляда, схватил руками и разорвал на части, так легко как разрывает дитя малое травиночку… Гляди, доходишься ты, дозвенишься своими крючками, и вновь Коляда, за людские души, за их жизни разорвет тебя на кусочки, на крупиночки…

— Хмы, — хмыкнул демон. — Смелым я погляжу ты стал… да рановато поди силу почувствовал… — Босоркун провел указательным пальцем левой руки по тонкому, загнутому крючку и дотронулся до его острого конца. — Еще в моей власти ты… и ты, и твоя чахлая шепчущая душа, так, что зря она надеется прорваться… Пока это вам не удастся…. Но время идет… кап… кап… кап… капают в твою грязную, давно немытую чашку, с остатками кофе, капли воды, сменяют друг друга минуты, часы, времена суток… и может, может, может вскоре душа твоя признает Бога своего, вспомнит песни какие пела ему… Ну, а покуда того не случилось и ты в моей власти, смотри!

Демон поднял вверх обе руки, рукава его одеяния упали вниз, оголив до локтей неестественно белую, бледную кожу рук, очень гладкую и чуть мокроватую, а Босоркун хлопнул в ладоши, соприкоснувшись их кожными покровами. И в тот же миг из соединенных вместе ладоней, в разные стороны брызнули черные, длинные лучи, оканчивающиеся какими-то черными сгустками похожими на огромные кляксы, и немедля громко хлопнув, сама собой, закрылась крышка ноутбука.

Лучи и кляксы упали на светло-кофейные клетки линолеума в разных местах кухни, и из этой черной массы, мгновение спустя, поднялись и выросли вверх тонкие прозрачные тени. Там были тени людей, городов, рек, лесов, озер.

И увидел Руслан слева от себя прямо около углового, кухонного шкафа крупный город, обнесенный каменной крепостной стеной со множеством высоких башенок. Там за крепостной стеной поднимался, рос, а вырастая, мгновенно замирал, красивый город, где теснились каменные и деревянные дома, терема, лавки, мастерские, был в том городе и большой, чистый базар наполненный торговцами, торговками и покупателями. И там где-то в глубине этого города, где-то в самом центре, в самом сердце его, подле высокого, каменного, красивого терема стояла маленькая, деревянная украшенная золотым куполом и четырехугольным крыжом, ропата. А рядом с крепостной стеной недалеко от широкой, полноводной реки на низком холме находился идол Бога войны и битв, громовержца Перуна, сына самого Сварога, Сварожича великого! Мощные, крепкие ноги Бога, как и у всякого ратника, были железными, в руках он держал серебристую молнию украшенную рубинами и карбункулами. Одежда и лицо Перуна были искусно вырезаны из дерева, а голову прикрывал железный шлем, какой издревле носили русичи и славяне. И зрел Руслан, как свалили Бога, воины, облаченные в кольчуги и шлемы такие, какой был на Перуне. Зрел он, как привязали витыми веревками то, что веками почитали их предки, к конским хвостам, как поволокли кони Бога прямо с холма по рытвинам, впадинам, ямам, уступам и грязи… туда вниз к реке. Зрел Руслан, как били кнутами, кололи копьями с ромбовидными, острыми наконечниками в лицо великого громовержца Перуна воины. А когда кони вошли в реку по грудь и втащили Бога в воду, те воины… не воины, а в дикие невежды сорвали веревки. Неспешно они вывели из реки коней, и громогласно гогоча, потирая, точно испачканные в крови Перуна руки, стали толкать длинными палками Бога в глубины реки. Мощное, властное, никому не подчиняющееся течение великой реки подхватило то, что так злобно пытались уничтожить воины-нелюди, и, потянув за собой, понесло… а Руслан увидел, как из искусно вырезанных и нарисованных деревянных очей Бога, тонущих в зеленых водах, потекли на его деревянные щеки, потекли в эти безжалостные, холодные воды крупные, кровавые слезы. И видел Руслан стоящий на берегу русский народ… Простые люди: старики, мужчины, женщины, дети громко кричали, плакали, как всегда не смея вступиться за свою веру… Но мгновение спустя, все те же русские люди, только какие-то посеревшие, потемневшие толи от жизни, толи от предательства, уже сами стояли в этой реке, а одетые в золотые одеяния прикарии, брызгали, поливали и топили в этой хозяйке-реке все то, что не смогли утопить воины. И те люди… простые люди, не пожелавшие, побоявшиеся вступиться за веру предков, одевали на грудь крыжи, и плакали, плакали горючими, крупными бело-красными слезами.