Василий Логай - Четыре дня

Зимний город бережно укрывал своих жителей каким-то особенным, почти волшебным, рождественским снегопадом. Необыкновенно большие снежинки, кружась, медленно опускались на плечи незамечающих их, охваченных предпраздничной суетой людей. Каждый куда-то спешил. Всем нужно было успеть купить подарки, поздравить своих близких и обязательно выполнить все пункты длинного списка приготовлений к главному семейному торжеству. Общую атмосферу приятного ожидания праздника удачно дополняли украшенные мишурой и ёлочными игрушками витрины магазинов, а также сияющие тут и там цифры «2010», всё ещё остававшиеся на своих местах после празднования наступления нового года. На улицах, между деревьями и столбами, на стенах и крышах домов горели тысячи разноцветных гирлянд и буквально отовсюду доносились знакомые с детства мелодии праздничных зимних песен.

От предвкушения рождества и приятных хлопот толпу прохожих ненадолго отвлекла сирена проезжающей мимо «Скорой помощи». Люди, замедлив шаг, проводили её взглядами, полными вполне искреннего сожаления и сострадания. Но, как только «Скорая» скрылась за поворотом, все тут же погрузились обратно в свои мысли и на лицах снова засияли улыбки.

В машине Скорой» на очередной вызов ехал молодой фельдшер Максим Николаевич Агатов. Правда, по отчеству его называли исключительно пациенты, да и то – не все. Уж очень молодо он выглядел для своих 26 лет. На него, как и на каждого жителя города, действовало приближение рождества. Только в этом году совсем по-другому. Находясь в самый канун праздника на дежурстве, он смотрел в окно машины на проплывающие мимо зимние пейзажи такого знакомого, ставшего почти родным для него города, и думал о том, что в уходящем году он так и не приблизился к своей цели. Вот уже третий год подряд Максим не добирал нужное количество баллов на вступительных экзаменах в престижный медицинский университет, и вот уже третий год он вынужден был дежурить на «Скорой» и подрабатывать где придётся, чтобы свести концы с концами. Если честно, то этому дежурству Агатов был даже рад, потому что иначе ему пришлось бы отмечать рождество в полном одиночестве, в крохотной съёмной квартирке, которая стала давить на него ещё сильнее с момента, когда после, в общем- то, незначительной ссоры, он расстался со своей любимой девушкой Настей. Эту потерю он переживал тяжело. Но так как инициатором разрыва был он сам, – какая-то необъяснимая гордость не давала ему сделать первый шаг к примирению. А время шло, и вероятность возобновления их отношений таяла с каждым днём.

Пребывая в таком вот не весёлом подведении итогов года, Максим очнулся от громкого возгласа водителя «Ну, кажись тут… Приехали!». Почти в ту же секунду дверь открыли снаружи и молодой, взволнованный парень в униформе охранника выпалил:

– Доктор, скорее! Там женщина! Ей плохо. Она просто… ну как… вошла и сразу упала…

Охранник схватил Максима за рукав и буквально вытащил его из машины, а потом потянул за собой по дорожке ко входу в торговый центр, продолжая тараторить:

– … и, главное, – ничего не произошло! Её никто не трогал! Просто вот стояла и упала… Так теперь там и лежит. Скорее, доктор!

– Я не доктор. Я фельдшер, – машинально поправил охранника Максим, входя в холл магазина.

В трёх метрах от крутящихся дверей, на полу, в окружении нескольких сочувствующих посетителей, лежала женщина. Она была в полуобморочном состоянии, тяжело дышала, а на лбу выступали большие капли холодного пота. Как ни странно, в глазах её не было ни страха, ни даже простой обеспокоенности. Это была ухоженная, элегантно, хотя и не дорого, одетая дама преклонного возраста, с хорошо заметными следами былой красоты на бледном лице. Надевая на её руку тонометр, Максим поймал себя на мысли, что именно так должны выглядеть особы голубых кровей.

Проделав ряд необходимых в таких случаях тестов, Максим так и не сумел определить хотя бы предварительный диагноз. Многочисленные и взаимоисключающие симптомы разрушали одну его версию за другой. Ясно было одно: на месте ничего больше сделать нельзя. Нужна срочная госпитализация. Женщину тут же погрузили в машину и «Скорая» тронулась с места. По пути к больнице Максим опросил пациентку и внёс в карту вызова её личные данные. Это была Ольга Владимировна Крылова, 1939 года рождения. Именно она и станет одной из главных героинь нашей необыкновенной истории. Но обо всём по порядку.

По коридорам центральной больницы, куда везли Ольгу Владимировну, неспешно прохаживался главврач – Семён Яковлевич Гирш. Сегодня он работал последний день. Уже через 4 часа весь столичный бомонд собирался в шикарном ресторане на праздничный банкет по случаю его выхода на пенсию. Сам Гирш не любил пышных торжеств и не хотел отмечать это событие, но масштаб его фигуры в медицинском сообществе Киева обязывал. К тому же, банкет этот устраивал сам мэр, поэтому отказываться было попросту неудобно. Без пяти минут пенсионер испытывал сложную гамму эмоций. С одной стороны, он сожалел, что уходит из своей родной больницы, которой отдал 40 лет жизни, а с другой – радовался возможности, наконец-то, посвятить всё своё время внукам и путешествиям. Погружённый в свои мысли, главврач подошёл к окну и стал внимательно рассматривать открывающуюся из него панораму. Покрытые снегом крыши старого Подола и сверкающие под уставшими лучами вечернего солнца купола церквей завораживали. Вид был великолепен! Странно, но никогда ранее Семён Яковлевич этого не замечал. Всё как-то был занят. А тут вдруг он понял, что после выхода на пенсию его ждут десятки, а то и сотни таких же вот замечательных ежедневных открытий. Настроение его заметно улучшилось, и в эту секунду зазвонил мобильный.

– Алло! Это счастливый пенсионер всесоюзного значения? – послышался в трубке знакомый, хриплый голос.

– Не всесоюзного, а мирового! Бери выше! – Отшутился Гирш.

– Ах, да… Всё забываю. Склероз, знаете ли. Что поделаешь? Годы…

– Да перестань, Зорин! Какие там годы? Ты ещё в своей Америке президентом станешь!

– Обязательно! Вот только отгуляю на твоей отходной и начну предвыборную кампанию! Я прилетел, Сёма! Уже в такси.

– Молодец! Давай сразу ко мне в больницу, а отсюда уже вместе в ресторан поедем.

– Добро. Скоро буду. Эх, гульнём сегодня!

– Давай – давай, гуляка, жду!

Всё время телефонного разговора искренняя улыбка не сходила с лица сурового главврача. Так было всякий раз, когда он думал о Зорине. Уже почти полвека Николай Сергеевич жил в далёкой Америке, но при этом продолжал оставаться очень близким для Семёна Яковлевича человеком. Вот и сейчас Гирш был искренне рад приезду друга. Находясь в предвкушении приятной встречи, он не заметил, как за спиной открылись двери грузового лифта. Из него вышел Максим, толкая перед собой каталку с пациенткой и, подойдя вплотную, оригинальной и неожиданной фразой, вывел начальника из меланхолического ступора.