Елена Асеева - Четыре дня, четыре ночи [СИ]

Руслан и кот шли уже несколько часов, сквозь пекельное царство, однако теперь не видел он луга с богатеями, поля с предателями веры, не вырастали перед его глазами ледяные горы с головешками гнилых правителей, не высился кособокий храм Чернобога, не стелились густые туманы черно-красного, буро-серого, багряно-бурого, синего, багряного цветов. Теперь перед человеком лежала бурая, черная и сине-черная земля, усыпанная мелкими осколками камня, и каждый тот камушек блистал разными цветами. Были там красные, пурпурные, голубые камни, были там зеленые и фиолетовые, приглядевшись, перевернув ногой, с натянутым на нее черным, мокрым носком, парочку из них догадался Руслан, что под ногами его лежали драгоценные камни… много… много драгоценных камней. Там были алмазы, сапфиры, изумруды, рубины, турмалины, топазы, александриты и морганиты, и блистали они белыми, черными, розовыми, коричневыми, зелеными, желтыми цветами. И ярко поблескивали гладкими боками, призывно глядели на него. А вот под ногами мелькнула золотая крошка, но вот это уже не рассыпанная по черной земле крошка, а целый слиток золота, и лежит он и соблазняет своим огнистым сиянием. Сделав еще пару шагов, Руслан узрел слитки золота красного, белого цвета, а рядом лежал и топорщился, наполовину утопающий в черной почве, серый слиток платины, и тут же подле него почти касаясь его одним боком, находился слиток серебра. Человек, как завороженный неторопливо шел вперед, и созерцал на черной земле, не просто слитки, а уже украшения из золота, платины и серебра: кольца, печатки, кулоны, серьги, цепи, браслеты, колье, часы, броши, запонки, зажимы на галстук, а вот ах! царские венцы… и все эти богатства были искусно украшены, обрамлены драгоценными камнями.

Богатство!

Богатство!

Невероятное богатство, раскинулось под ногами человека и манило, манило его своей чистотой, сиянием и красотой!

Богатство которое он никогда не видел, никогда не держал в руках и теперь оно было под его ногами…

Лишь наклонись, подними!..

Скорей сними майку, сделай из нее мешок и собери все это золото, платину, камни и украшения!

Ох! И тогда весь мир будет у твоих ног, и красивые, большегрудые девы, и правители и прикарии, в белой шапке с крыжом во лбу… Ты… ты… Руслан в один миг станешь хозяином жизни… и перед тобой тут же все склонят головы, а те, кто не пожелает склонить… тех ты купишь… унизишь… покоришь… убьешь…! Все будет в твоих руках… торопись, подбирай…

И тихое дзинь… дзинь… дзинь… и громкое бом… бом… бом послышалось откуда-то из парящего невдалеке синего тумана, Руслан поднял голову, оторвав взгляд от этих блистающих богатств и в черном высоком небе покрытом яркими облаками и туманностями увидел небесно-голубые глаза Дажьбога, и его улыбку… Улыбку отца, Бога, прародителя… Он увидел его мощный стан и наполненную силой фигуру, так словно ДажьБог начертался в ярком тумане. А узрев его почувствовал необыкновенную любовь, наполнившую душу трепетным теплом к Богам Света и громко, громко так, чтобы обязательно услышал тот, кто всегда совращал души русичей, громко крикнул:

Руслан огляделся, потому что стоило ему допеть слова из «Велесовой книги» как смолк не только неприятный дзинь и бом, но пропали и наводнившие землю богатства, а перед глазами человека вновь поплыл багряный туман. И тогда тихо, тихо запела ему какая-то старая женщина, негромко и неспешно выводила она слова древней, как и сама, песни. Руслану был знаком этот голос, он слышал его с детства и затаил в своей памяти, в своей душе, но обладателя того голоса он никогда не видел и не знал…

Но может он ошибался… и неожиданно перед русичем всплыло лицо, старой женщины, покрытое тонкими морщинками. Это лицо смотрело на него, глаза старухи такие же как и у него карие светились добротой и нежностью, худые, натруженные, обтянутые дряхлой кожей руки потянулись навстречу. А миг спустя словно подняли его и прижали к груди, и тогда ощутил маленький Руслан необыкновенное тепло, любовь, идущее от этой женщины, и услышал он ее голос который тихо пел песню… И немедля всколыхнулась в нем память предков и понял он, что голос тот, и руки те, и любовь та принадлежали его прабабки Вере, коя пела песню и звала той песней своего правнука к бою, звала к истине… Она славянская женщина, мать двенадцати детей, простая русская баба, светлая и чистая, которая умела любить и жертвовать собой, которая смогла продолжить свой род и род своего мужа, и сохранить в душе истинную, вольную веру предков. И песня ее вылетела, из уст Руслана и поплыла она, и громким эхом — звоном отражалась она от чудища-антилопы, поднимающегося сзади, отражалась она, от курящейся рядом крепости. И часть той песни прилетала обратно, и кружила возле подымающегося по ступеням русича, а часть упорхнула в далекую Вселенную, наполнив своей волей и любовью к Родине, всю эту черную, с синими, оранжевыми, багряными туманностями и облаками бесконечность, имя которой Всевышний.

А Руслан смотрел вперед, ему не надо было оглядываться или смотреть себе под ноги. Нет! Он шел по бетонной лесенке, вперед, туда к ярко горящему ночнику, к дверному проему, он прозревший, вернувшийся к истинной вере, к сущим Богам простой, такой же, как его прадед и прабабка, русский славянин. На его светлом и чистом лице блистала, точно боевой стяг, широкая улыбка, улыбка сбросившего с себя ярмо человека, а в душе его голубой, неподкупной, без единого, черного пятнышка правил Он — Бог русских людей, отец, творец и прародитель ДажьБог!

Кот уже давно вошел в квартиру потерявшись в ней, а Руслан, подойдя к дверному проему остановился и на чуток оглянулся… Там позади него царила непроглядная тьма. Он глубоко вздохнул и почувствовал запах собственной квартиры, которая была наполнена теплом и жареными семечками, да, сделав широкий шаг, вступил в прихожку, взялся за ручку двери, и, стремительно закрыл ее.

Руслан задумчиво прошелся по квартире, Барсик уже сладко посапывал возле ножек кресла, а на все вопросы хозяина отвечал неопределенным… мур, судя по всему начисто лишившись дара речи. Пройдя на кухню, и приблизившись к окну, он глянул сквозь чистый, стеклопакет, на сероватое небо, явственно говорившее о том, что наступило утро, и скоро надо идти на работу… «А может быть никуда и не ходить, — внезапно подумалось, — сделать вид, что сообщение от начальника не получил, и прямо сейчас улечься на диван закрыть глаза и уснуть… Ведь в конце концов он в отпуске и так устал за сегодняшнюю ночь, столько пережил за эти дни… За эти четыре дня и четыре ночи… столько познал, передумал, и, конечно же выстрадал.»