Жан Рэ - Семь Замков Морского Царя [Романы, рассказы]

— Там, где встречаются златки, всегда присутствует и их убийца! — продолжал больной пронзительным голосом. — Это Cerceris bupresticida, церцерис-златкоубийца! Эти жуки большие и красивые, с золотыми и изумрудными надкрыльями, сверкающие на солнце!

Больной направил обвиняющий палец на психиатра:

— Вы — типичная златка! — прохрипел он.

Чамли неожиданно подумал о неблагодарном зеркале, каждый день демонстрирующем ему большие выпученные глаза, торчащие во все стороны жесткие пряди, напоминающие антенны, массивное тело, затянутое в вечный сюртук…

— Достаточно, — буркнул он.

Но Мастон Джонс вскочил и теперь стоял перед ним, раскачиваясь, словно лодка на крутой волне.

— Моя голова… Ох, как горячо… А теперь этот зеленый огонь!..

— Нет, ни в коем случае! Это невозможно! — заорал Чамли.

Тело его клиента излучало свет, язычки зеленого огня трепетали на его руках и лице. Словно архангел из Писания, он возвышался внутри столба жидкого пламени.

— О, доктор Чамли! — закричал одержимый. — Вы походите на златку! ЗНАЧИТ, ВЫ ДОЛЖНЫ СТАТЬ ЗЛАТКОЙ!

Чамли почувствовал, как чудовищная сила смяла его, и мир вокруг него изменился.

— Господи, как хорошо, что все закончилось! — вздохнул больной, рухнув на стул. — К счастью, это состояние быстро проходит!

Он взглянул на врача, но не увидел его. Кресло перед ним опустело.

На карточке, которую только что заполнял психиатр, барахталось большое темно-зеленое насекомое.

— Тьфу, какая противная златка! — воскликнул с отвращением Мастон Джонс.

Он схватил лежавшую на столе линейку и одним ударом расплющил букашку.

Строчки начали расплываться, читать стало невозможно, и Перренц отложил книгу; он уже не помнил, что только что прочитал. Комната ярко освещалась люстрой с подвесками, бросавшими маленькие радуги на потолок; слюдяное окошечко небольшой переносной печурки светилось красным.

— Так вот… Это я о чем? — громко сказал он, ни к кому не обращаясь, потому что ни в комнате, ни во всем доме не было ни одной живой души кроме него самого.

В доме не было даже легкой кошачьей души, потому что его кошка Гримми погибла несколько месяцев назад, и он так и не собрался найти ей замену.

Сейчас Перренц пожалел об этом. По крайней мере, он мог обратиться к живому существу, которое хотя бы помяукало или помурлыкало ему в ответ.

«Это совершенно очевидно», — подумал он.

Очевидно? В этом можно не сомневаться. Совершенно очевидно, что в доме появилось нечто необычное. В доме, или именно в этой комнате.

Чье-то присутствие? Может быть, это грабитель спускался неслышными шагами по винтовой лестнице? Или он затаился в темном углу холла?

Перренц подумал, что встретил бы его с открытой душой, побеседовал бы с ним, плеснул бы выпивки в стакан, пусть даже потом пришлось бы отделаться от него выстрелом из револьвера, когда обстановка стала бы нормальной.

Но ни одна ступенька не заскрипела, хотя все они чертовски любили постонать. Тишина была такой полной, такой плотной, что Перренц ощущал ее, как тяжесть.

В один из моментов он почувствовал соблазн достать из ящика письменного стола большой автоматический пистолет и вставить в него обойму с патронами, но потом пожал плечами и посмотрел на свое отражение в зеркале, пробормотав:

— Это выглядело бы слишком глупо… Какой смысл в оружии?

Тем не менее, он почувствовал нечто похожее на страх, открыв дверь в холл и увидев перед собой пространство, полное теней.

К счастью, ему было достаточно протянуть руку, чтобы коснуться выключателя.

Яркий холодный свет сразу же залил вестибюль.

«К счастью…»

Причем здесь «к счастью»? Ах, да, дело в том, что свет никогда не покидал его, тогда как он смутно представлял, что его покинуло нечто важное.

Он открыл наружную дверь; улица простиралась перед ним, пустынная и молчаливая; голубоватый туман местами освещали фонари.

В глубине, на углу тупичка, находилось небольшое кафе, в котором Перренцу никогда не приходилось бывать. Он решил заглянуть в него, немного выпить, поболтать с посетителями, угостить кого-нибудь. Но окно заведения было темным; вероятно, кабаре уже закрылось.

Он подумал, что на улице может появиться прохожий, у которого он сможет узнать время — только для того, чтобы услышать человеческий голос.

Но прохожий не появлялся.

Совсем недавно шел дождь, и довольно сильный, потому что он только что слышал бормотание воды в водосточных трубах.

Дождь уже прекратился; мокрые камни мостовой блестели в свете фонарей, водосточные трубы замолчали, хотя сейчас он с удовольствием услышал бы их упрямую болтовню.

Может быть, дождь снова пойдет?

Перренц с надеждой посмотрел на небо. Его заволокли низкие сплошные облака, не оставив ни одного промежутка, в который можно было бы увидеть блеск звезды. Тем не менее, сверху не упало ни одной капли дождя.

Ощущение отсутствия усилилось и приняло материальный облик: вокруг него пропали звуки.

Конечно, он жил в унылом и мрачно-спокойном пригороде, но на протяжении дня — а иногда и ночью — здесь можно было услышать разнообразные, характерные именно для этой части города, звуки. Ведь даже на кладбище никогда не господствует абсолютная тишина — там можно услышать шум листвы тополей, а ветер заставляет звенеть, как колокольчики, фарфоровые цветы на могилах.

Только что у себя в кабинете он громко разговаривал с самим собой. Это было на самом деле? Или же его голос звучал только у него в голове, был всего лишь мыслью?

Он машинально нажал кнопку электрического звонка сбоку от двери, рассчитывая, что ничего не услышит. Нет, звонок громко задребезжал внутри, и Перренц понял, что хотел услышать не этот механический шум, а живые звуки, хотя бы шум ветра или падающих капель дождя.

Войдя в холл, он быстро накинул плащ, надел шляпу и вышел, захлопнув за собой дверь и даже не выключив свет.

Ему нужно было бродить ночью по улицам, видеть скользящие мимо него тени запоздавших прохожих — или грабителей, — слышать хриплую песню пьяницы, видеть, как шторы за окнами окрашиваются в розовый цвет, когда за ними загораются лампочки…

Потом, хотя и очень нескоро, он окажется в центре города, где всегда можно найти открытое всю ночь заведение, готовое гостеприимно открыть перед ним свои двери.

Немного впереди на улице находился мост, вернее, небольшой металлический мостик, гремевший и стонавший под ногами прохожих.

Перренц подумал, что ему будет приятно услышать громкую жалобу его опор.

Как ни странно, они даже не дрогнули под весом мужчины.

Улицы открывались перед ним, темные, с мрачными окнами, в которых не светился ни один ночник, с погашенными над дверями лампочками.