Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

— Смотрите! — над толпой пронесся тревожный возглас.

— Го-го, — вырвалось тихое гортанное, и немой замер.

Морозное солнце вмиг затянули давящие тучи. Пронзительный ветер, срывая шапки с испуганных горожан, взметнул вверх утреннюю позёмку. Море, словно проснувшееся хищное существо, вспенилось, вздыбилось угрюмыми дикими волнами. Взволнованные альбатросы, задыхаясь и горланя, устремились ввысь. Одинокий купеческий барк, сорвавшись с якоря и теряя шлюпки, накренился на правый борт, грозясь перевернуться.

Толпа протяжно заголосила.

Грязно-серые кипящие волны, вырастая и множась, катили свои пенные шапки к причальной стенке и с каждым порывом ветра били в неё сильнее и сильнее. Могучие горы воды, вздымаясь в небо, падая на набережную, разбиваясь о гранитный парапет, смывая беснующуюся толпу, яростно вбивали искалеченные тела в цокольные этажи близстоящих строений. Больверк утопал в волнах.

Хаос непокорной стихии, казалось, длился вечно, но после двух ударов девятибалльных волн шторм кончился также быстро, как и начался.

Когда всё утихло, хромой в сером плаще исчез. Словно его утянула бушующая, кипящая ледяная вода. Немой мог поклясться, что в пенном водовороте разгневанной стихии он ясно различил обнаженные женские тела и поднимающие соленые брызги, сверкающие чешуей большие рыбьи хвосты.

Немой спустился с крыши и направился к пирсу, где лежали тела двух знакомых ему стариков. На ходу нащупал два дербийских болта. Мечты должны исполняться, и не важно, что эти оба уже мертвы. Всё надо делать собственноручно. Особенно мстить.

На помосте, рядом с висящим на крюке и безвольно подломившим под себя ноги палачом, лежало обрюзгшее безжизненное тело Борджо. Под эшафотной лестницей, где мёртвые солдаты распластались на скользких бревнах, зацепившись за подпорки, чернела бесформенным пятном судейская мантия. Над ней на переломанных шейных позвонках глупо болталась, покрытая кровавыми пятнами голова Тукана. На обрамленной слипшейся сединой бескровной трупной маске, блестели белки выкатившихся из орбит глаз, а из застывшего в немом крике широко открытого рта свисал распухший бордовый язык. Языка Борджо немой не видел, но знал, что совсем скоро оба эти трофея повиснут амулетами на его загорелой шее.

Невесомая тень, скользнув по каменной кладке, коснулась оконного наличника, тронула лепнину над деревянной рамой и, отразившись в чёрном стекле, растворилась в сумраке мостовой.

Дрюдор выглянул из-за занавески, посветил лампой в темень. За окном никого. Да и кто осмелится выйти на вымершую улицу в такую безлунную ночь?

— Тебе показалось, — прошептал устало.

— Может, это тот рыжий кот, а, Юджо? — спросила Терезита, вглядываясь в потёмки поверх его плеча. — Уж, какую ночь горланит свои песни.

— Один уцелел, — сказал Дрюдор. — Подружек и соперников съели.

Пробравшись сквозь сохнущие поперёк трапезной застиранные солдатские рубахи, желтоватые портки и байковые портянки, бывший сержант улёгся на кровать, составленную из двух длинных лавок, и с удовольствием вытянул ноги.

— Эх, отбивную бы сейчас, сенгаки меня задери, — вздохнул мечтательно. — Да хотя бы из того рыжего.

— Юждо, не шути так! — черноволосая хозяйка в широкой ночной рубахе игриво надула губы, улыбнулась, ласково глядя на призывно торчащие сержантские усы. — Могу испечь сдобу для своего тигра. У меня припрятано немного кукурузной муки и осталось лампадное масло. Где-то была патока, только яиц нет.

— Как яиц нет? — по-лицедейски встрепенулся Дрюдор, похотливо скалясь, подзывая непристойным жестом довольную Терезиту: — Сейчас покажу, где они у меня припрятаны. Желаю твою сдобу. Иди сюда, пышечка моя.

Та склонилась над ним, расстегнула ворот видавшей виды рубахи, красными от бесконечной стирки пальцами провела по грубой исполосованной коже. Тронула шрам на груди, давно оставленный ударившим вскользь мечом, чуть ниже погладила неровно зарубцевавшуюся звёздочку от копья, коснулась влажными губами заживающей раны на плече.

Он убрал с её лица волосы, шершавыми пальцами погладил щёку, притронулся к красноватому затянувшемуся порезу на бледной шее и, глядя в глаза, произнёс:

— Так мы долго не протянем.

— Ну что ты! — спохватилась она, демонстративно вскинув руки, — я возьму больше работы. Я сильная. Вот увидишь, скоро заживём…

Мечтательно посмотрела красивыми глазами в потолок. Сержант попытался подняться:

— Да уж. Обстирывать отакийских солдат за буханку хлеба и ведро проса? Тебе одной едва хватает.

— Мне много не надо, — она обняла его за плечи, заглянула в лицо: — Посмотри на меня. Я ого-го!

— Терезита, — нежно отстранив её, он всё же поднялся, сел на край кровати, положил на колени сжатые кулаки, — я устал от безделья. У меня руки чешутся.

— Ты решил меня бросить? — Её глаза налились слезами.

— Опять начинаешь, — всплеснул тяжёлыми ладонями. — Я тебя никогда не брошу. Но пришло время и мне найти какое-то занятие. Так я в мухомор превращусь.

— Потерпи немного, — нежно прошептала она, снова увлекая его на кровать, — скоро всё кончится. В порту наладится торговля, купцы, как и раньше, потянутся в Оман, и я восстановлю таверну. Вместе восстановим — ты и я. Скоро станешь уважаемым хозяином гостиного дома, а я твоей любимой жёнушкой. Разве это не прекрасно? А какое занятие можно найти сейчас в разорённом городе?

— Может и не в городе… — неуверенно ответил Дрюдор, отворачиваясь.

Она разом покраснела, вскочила, заламывая руки.

— Ну вот! А я-то думала, что судьба сжалилась надо мной и после смерти Адоля подарила тебя. Но видно не подарок она сделала, а всего лишь решила посмеяться над моим женским горем!

— Терезита, перестань…

Он не договорил — за окном раздался стон. Не вешний вопль свихнувшегося от одиночества кота, не гомон хмельных отакийцев, и не вымученное повизгивание голодных проституток, уставших от ублажения солдат за возможность жить дальше, а просящий о помощи человеческий стон.

С топором на плече и с лампой в руке Дрюдор вышел на порог. Слабый фонарный свет отпугнул темноту на расстояние вытянутой руки. Непроглядная выдалась нынче ночь. Сделав шаг, споткнулся обо что-то большое и мягкое, но на ногах устоял. Лампа осветила лежащего на мостовой человека.

— Этого ещё не доставало, — полушёпотом выругался Дрюдор.

Огляделся, собираясь вернуться в дом: мало ли неприятностей поджидает в такую ночь в голодном городе. Не то что люди, крысы прячутся по норам, не решаясь высунуться на улицу. Раненый человек на мостовой наверняка не принесёт ни радости, ни покоя, ни благополучия.

И всё же что-то заставило сержанта нагнуться и осветить лицо незнакомца блёклым ламповым светом. Это и решило судьбу последнего.