Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

— Ну, думай, — недовольно процедил Дрюдор. — А у тебя, кашевар, какие планы?

Долговязый пожал плечами.

— Понятно. — Сержант обернулся к барону: — Вы, стало быть, обратно в Туа́ртон?

— По всей видимости.

Микка посмотрел в сторону озера. Бледные щёки и бегающие глаза выдавали крайнее волнение. Помолчав немного, глянул на присутствующих и могильным тоном произнес:

— Кажется, на рассвете ваш арбалетчик спас мне жизнь.

Все, кроме Го, замерли.

— Кочевники? — гаркнул сержант, хватаясь за секиру.

— Нет-нет! Тут на озере… — запнулся, не зная как продолжить. — Ночью на озере я встретил прекрасную девушку.

Все недоуменно выкатили глаза.

— Она так замечательно пела, что я невольно поддался чарам, и уж было последовал за ней…

— Куда за ней? — Дрюдор не мог взять в толк, о чем говорит юноша.

— В озеро. Я не шучу, в самые его глубины. Скорей всего я так и утонул бы, влекомый страстью.

Воцарилась гробовая тишина, изредка нарушаемая щебетом птиц.

— Это озерная Дева Воды, — тоном знатока, наконец, нарушил молчание Уги: — Сельские девки частенько тонут, то ли от зуда в причинном месте, то ли от больной головы своей. У нас на реке одна такая утопленница жила. Злющая, страсть. Говорили, что пела красиво. Злится на свою долю, вот и отыгрывается на молодых дурачках.

Сержант неодобрительно фыркнул.

— Простите, — спохватился Уги, — это я такой от боли в руке. Говорю всякое.

— Нет, ты прав. Я настоящий дурак, поддался женским чарам. Если бы не Го, вместо нежных ласк кормил бы сейчас рыб.

«И тю-тю сапоги», — мысленно вздохнул мечник и, глядя как немой ласково поглаживает свой арбалет, вслух сказал:

— Вот настоящая нежность.

Тем временем Го, не обращая ни ка кого внимания, непринужденно закидывал в рот собранные Долговязым ягоды. Его губы стали фиолетовыми от густого сока, и время от времени он вытирал их тыльной стороной ладони.

— Хороша была девка-то? — подал голос Долговязый.

Все посмотрели с удивлением. Тот пожал плечами:

— А чего? Говорят они — наложницы Инквизитора. Жуть, какие красивые.

Микка покраснел, словно торчащие, налитые желанием розовые соски девичьих грудей снова замаячили перед его взором.

— Не болтай, чего не знаешь, — рыкнул Дрюдор и, повернувшись к юноше, подкручивая кончики усов, добавил: — Забудь её парень, твоя невеста — война.

Тот понимающе кивнул, и вполголоса, будто спрашивая самого себя, произнёс:

— Но откуда она узнала моё имя?

Сержант не расслышал. Сжимая рану, изрыгая проклятья он, опёршись на длинную рукоять секиры, тяжело поднялся на ноги:

— Что ж, пойдем. Надеюсь, не окочурюсь по дороге.

Солнце почти скрылось за грязно-рыжим степным горизонтом, когда разношерстная пятёрка вышла к дороге. Вдали в вечерних сумерках маячил хутор. Банды кочевников, довольствуясь грабежами восточных окрестностей Дикой Стороны, так далеко на запад не забредали. Но время смутное, и всякое может поджидать путника в глухом придорожном селении.

— Глянь, — привычно скомандовал Дрюдор, и немой скрылся в чахлом кустарнике.

Уги с сержантом слезли с коня и обессилено упали в дорожную пыль. Глянув в начале пути на босые ноги мечника и дырявое плечо его командира, Микка Гаори предложил обоим ехать верхом. Сам же весь день прошагал так бодро, что остальные еле поспевали, и к вечеру совершенно не выглядел уставшим — лишь молодая энергия окрасила щеки малиновым цветом. Расседлав и пустив коня в выжженное солнцем дикую степь искать оставшиеся островки съестной поросли, он принялся чистить дорогое отакийское седло — бесценный подарок, вещь, которой безгранично гордился.

Впервые Микка Гаори оказался в седле, когда ему исполнилось шесть. Дядя Ига крепко привязал его ноги к стременам, и со словами: «Береги голову, пацан!» хлестнул пегую лошадь по худому облезлому крупу. Маленький Микка зажмурил глаза и вцепился в поводья так, что те стали продолжением его рук. Старая кобыла, нехотя цокнув копытом, укоризненно покосилась на дядю и лениво заковыляла по заднему двору. Но Микке казалось, что он, разрезая пространство и время, несется быстрее молнии на диком, покрытом пеной огненном жеребце — самом исчадии ада. Тем временем животное, просеменив мелким шагом три неполных круга, остановилось перед Игой, требовательно тряхнув гривой в ожидании сахара за проделанный тяжкий труд. Мальчик разлепил веки и, осознав, что всё еще жив, радостно прокричал: «Дядя, теперь я всадник!» С тех пор Микка Гаори большую часть жизни проводил в седле.

Со временем как наездник он приобрел такую виртуозность, что несмотря на молодость, по праву слыл лучшим в кавалерийском гарнизоне Первой Ступени. Верховой ездой юноша наслаждался безмерно. Пуская Черного в неистовый галоп по выжженной Оманской равнине, искусно лавируя извилистыми приозерными тропами провинции Гессар, преодолевая плоскогорья Гелейских гор, он неизменно чувствовал себя птицей, крылья которой — быстрые ноги его резвого коня. Молодой жеребец был подарен ему шесть лет назад, и с тех пор стал самым преданным другом. По сути, кроме коня друзей у Микки не было. Парень давно убедился — люди не умеют дружить. Верными могут быть только кони.

А ещё он знал, что люди не умеют любить. Вернее, не умеют девушки — эти взбалмошные вредные создания. К примеру, такие как его кузина Стефа, дочь дяди Иги, у которой на уме одни насмешки. Ну, кто ей сказал, что нельзя влюбляться в собственную двоюродную сестру? Но нет, вколотила себе в голову — нельзя, и всё тут!

Молодой барон матери не помнил и воспитывался исключительно отцом, потому двоюродная сестра стала для него олицетворением всех земных женщин. Одногодки Микка и Стефа с детства росли вместе, и казалось, нет никого ближе их. Но после последнего разговора юноша поклялся навсегда выбросить из головы эту острую на язык и совершенно несерьёзную девицу.

— Хочешь, чтобы у нас родились дети с тремя руками, или же цветом, как твой Черный? — насмехалась Стефа, моргая длинными ресницами.

Тогда Микка Гаори одновременно и растерялся и вскипел, хотя и то и другое для него считалось совершенно несвойственным. Но это ж надо, сказать такое? И именно, когда он наконец-то решился признаться в своих чувствах. Вот уж несносная девчонка!

В тот год молодой барон, желая подавить неуемную страсть, о которой страшился признаться даже себе, ушёл с отцом и дядей в свой первый военный поход в Гелей — защищать горные рудники от банд сенгаки. Но двоюродную сестру забыть так и не смог.

Тем не менее, тот зимний поход пошёл юноше на пользу. Семнадцатилетний лейтенант Гаори возмужал, обзавелся выдержкой, хладнокровием и прослыл сообразительным юношей. Кавалерийский отряд, который возглавил молодой офицер Микка, сын генерала Фрота Луженой Глотки, поначалу отнесся настороженно к парню. Но открытость юной души и легкость характера, быстро расположили к нему грубых усатых кавалеристов.