Орасио Кирога - Бокал крови и другие невероятные истории о вампирах

Дверь была открыта. В проеме стряхивала комья снега с головы и плеч фигура, одетая в нечто длинное, темное и бесформенное — то ли плащ, то ли одеяло. Я потрясенно застыл, не в силах произнести ни звука, беспомощный, как птичка перед заворожившей ее змеей. Одеяние на фигуре распахнулось, потом плавно сползло, открыв моему взгляду верхнюю часть тела.

Я увидел круглое лицо, бледное, как выбеленные кости. Жесткие, буйные волосы над низким лбом. Выкаченные, невыразительные глаза вперились в меня, поблескивая над тонким носом, который своим кончиком словно указывал им путь. Слабый подбородок отвис, вялый безгубый рот раскрылся. Два заостренных верхних клыка обнажились в усмешке.

Я пытался что-нибудь сказать, припугнуть его или взмолиться о пощаде, но не смог. Меня хватило только на то, чтобы отпрянуть. Проскользнув вперед, он оказался на свету и протянул ко мне руку. Я увидел кривые когти, волосатые запястья и ладони, с обеих сторон покрытые густой порослью.

И вдруг раздался крик, мощный и пронзительный, как звук охотничьего рожка. Потоком хлынули странные, непонятные слова. От двери к нам бросилась еще одна фигура. Первый незваный гость поспешно повернулся к ней. На мгновение я увидел его бледное лицо в профиль, узнал нос-долото, услышал сухой, кожаный шелест плаща. А затем на первом госте повис второй.

Яростные глаза над колючей бородой и нестерпимый чесночный дух наводили на мысль, что передо мной тот самый бормотун, который пристал ко мне на краю леса. Его поднятая рука грозно потрясала посохом — тяжелой, прямой палкой, превращенной в крест за счет привязанной перекладины. Удара не последовало, но при виде этого креста сержант запищал, словно летучая мышь и, сжавшись от страха, отпрянул. Второй гость подножкой сбил его на пол и презрительным пинком отправил прямо в огонь.

Сержант, будто при взрыве, тут же вспыхнул белым пламенем. Я мелко задрожал и провалился в черноту и тишину.

Я медленно пришел в себя, чувствуя прикосновения заботливых рук, и осознал, что безвольно лежу на полу. Надо мной озабоченно склонилось бородатое, уже подобревшее лицо.

— Все закончилось, — с нотками ликования произнес низкий звучный голос. — Давно уже я охотился и продолжал надеяться, а сегодня понял, что из вас получится хорошая приманка. Так что приготовился и пошел следом. — Он достал что-то из кармана. — Кол в сердце и святая вода подошли бы лучше, но крест из боярышника, огонь и вот это растение, — он бросил в огонь пригоршню чеснока — сделают свое дело. Он… Стэнлас или Максим, или как там этот монстр себя еще называл — больше не будет рыскать по свету в поисках добычи.

Я с трудом поднялся. В очаге будто что-то прошмыгнуло. Я посмотрел. Умирающее пламя, которое теперь источало чесночный смрад, полнилось темными, жирными хлопьями пепла — явно не от дерева. Из них выползло что-то маленькое… может, крыса или ящерица. Не успел я рассмотреть это существо получше, как мой спаситель посохом загнал его обратно в огонь. Больше оно не появлялось.

— Возможно, это была его проклятая душа, — пояснил он. — Не бойтесь, вот увидите, все образуется. До русской революции я был в Москве священником и этих тварей изучал. К рассвету в очищающем жаре костра сгинет последняя частица его богомерзкой плоти, последний осколок костей.

Он нагнулся и начал собирать половицы.

— Вы священник? — тупо повторил я. — Еще до вашего прихода, я начал кое-что понимать. В рассказе говорилось, что он хотел быть сожженным.

— Я знал об этих бумагах, но не трогал их из опасения его насторожить. Древние легенды — вовсе не легенды, а быль, которую мы отрицаем из страха. В своем первом воплощении Стэнлас был волколаком… оборотнем. Перед смертью он, наверное, отчаянно надеялся на спасение и потому попросил его сжечь. Знал, что если умрет без мук и тело останется целым, он все равно останется жить упырем, то бишь вампиром, по-вашему.

Он бросил охапку дров в огонь, и тот затрещал, радуя нас своим ярким светом и теплом.

— Сын мой, — сказал священник. — Страх Божий всегда должен быть пред очами нашими [38] Страх Божий… нашими — «Страх Божий всегда должен быть пред очами нашими; также память о смерти и неприязненное отвращение к миру и всему мирскому» (Наставления Антония Великого. Добротолюбие, 168). .

В тот день, когда Пьер Бодру пришел к замку Марниваль, во всех окрестных деревнях звонили в колокол; казалось, все оделось в траур, а на улицах небольшого поселка господствовала торжественная воскресная тишина. Пьер с любопытством обратился к старику, стоявшему у ворот, опершись на палку.

— Что здесь случилось? Почему в будни звонят колокола и куда девались все люди?

— Как? Вы не знаете? Вы, вероятно, не здешний? Сейчас хоронят графиню Марниваль. Муж ее был тоже офицером, капитан, прекрасный человек. Он безумно любил графиню и подарил ей много великолепных бриллиантов. Из них можно было бы устроить целый музей… Если бы вы видели…..

Глаза Пьера горели.

— А кому они достанутся теперь… эти бриллианты?

— Разве вы не знаете? Ах да, ведь вы не здешний. Графиня пожелала, чтобы ее непременно похоронили в ее бриллиантах.

Лицо Пьера Бодру покрылось смертельной бледностью. Он судорожно сжал свою толстую палку, но глаза продолжали смотреть вдаль как будто совершенно равнодушно.

— Да, да, — продолжал словоохотливый старик, — гроб, что теперь опускают в графский склеп, содержит не только останки графини, но и целое состояние.

Теплая августовская ночь. Ясное небо горело бесчисленными звездами. Все погрузилось в сон и только изредка тишина нарушалась хриплым криком ночной птицы.

Тихо и осторожно крался человек к склепу графини Марниваль. По временам он с испугом останавливался, прислушиваясь к неожиданному шуму или шороху, и затем, озираясь по сторонам, продолжал путь, пока не достиг, наконец, цели. Человек этот был Пьер Бодру. Хладнокровно спустился он в склеп и укрепил вокруг гроба веревку, потом вылез и стал тянуть веревку вверх. Пот градом катился с его лба, все мышцы сильного тела были напряжены. Но вот у него вырвался вздох облегчения: гроб показался на поверхности. Он схватил его сильными руками и поставил возле себя. Пьер перевел дыхание и принялся открывать крышку гроб. Наконец, он увидел драгоценности: на груди — жемчужное ожерелье, два громадных бриллианта в ушах, на пальцах кольца… кольца… Стоя на коленях и дрожа, как в лихорадке, преступник прятал эти драгоценности, одну за другой, в свои карманы. Только одно кольцо он никак не мог снять с пальца, и как раз самое лучшее, может быть, самое драгоценное из всех!..