Эдвард Бенсон - Рассказы [компиляция]

Мы пришли на кладбище и без труда отыскали нужную могилу. Она располагалась в двадцати шагах от небольшой часовни, крыльцо которой скрывала густая тень. Сев на ступени, профессор продолжил свой рассказ:

— В хрониках Максли я прочитал о том, как убили демона, обитавшего в теле Элизабет Честон. На кладбище устроили засаду, и под самое утро люди увидели силуэт женщины, который бесшумно парил в воздухе над могильными плитами. Опустившись на землю, эта тварь три раза обошла на четвереньках свою могилу, потом встала и вытерла с лица кровь убитого ею человека. Подняв руки над головой, она захохотала и медленно погрузилась под землю. Люди выкопали гроб. На щеках женщины пылал румянец. Полные губы кривились в усмешке. Ей всадили в сердце кол, и фонтан крови…

— Достаточно, профессор, — вскричал я. — Вы начинаете действовать мне на нервы!

Остаток ночи мы провели в напряженном молчании. Гость из ада так и не появился. Луна по-прежнему сияла, но звезды уже бледнели в предрассветном небе. Часы на ратуше пробили пять звонких ударов. Рука Аркомба легла на мой локоть.

— Очевидно, она вернулась в могилу незадолго до нашего прихода. Пора идти, мой друг. Мы должны завершить это дело.

Земля оказалась сухой и песчаной. Нам потребовалось около десяти минут, чтобы докопаться до крышки. Профессор просунул веревку через четыре угловых кольца, и мы попытались вытащить гроб из могилы. Это была долгая и кропотливая работа. Когда мы закончили ее, на востоке показался краешек солнца. Достав из кармана отвертку, Аркомб освободил крепления крышки и одним резким движением откинул ее в сторону. А потом мы стояли и смотрели на останки миссис Эмвоз — на некогда прекрасное лицо, которое превратилось в череп с клочьями истлевшей плоти; на прах, которому и после смерти не давали покоя.

А мне вспоминались ее мягкие губы и слезы счастья в уголках глаз, когда, всплывая на последней волне жаркой истомы, мы шептали друг другу слова любви. Я вспоминал ее нежность и объятия, которых лишил меня этот старый маразматик. О, как она кричала, почувствовав смерть. Как она мучилась и тянулась ко мне, прощаясь с жизнью и таким коротким счастьем…

Выронив из рук осиновый кол, Аркомб повернул ко мне удивленное лицо.

— Неужели мы ошиблись? Но кто же тогда вампир?

Я зарычал и, более не в силах сдерживать ненависть к этому человеку, вонзил свои зубы-клыки в его тощую шею. Он задергался, попытался вырваться, но моя хватка была крепка. Я высосал его кровь до последней капли и бросил безжизненное тело на холмик вырытой земли.

Сотни лет одиночества и мук! Сотни лет ожидания той единственной, что принесла бы мне долгожданное спасение. Она могла бы снова вернуть мою душу и снять ужасное проклятие. Но он убил ее, прекрасную женщину, которую я любил… мою незабвенную миссис Эмвоз.

Гарт-Плейс располагается во впадине среди холмов, с севера, востока и запада обступающих уединенную долину. Можно сказать, он покоится словно в пригоршне. К югу холмы расступаются, плавно переходя в прибрежную равнину, отвоеванную некогда у моря. Ныне, пересеченная дренажными канавами, эта земля представляет собой тучное пастбище, которым пользуются окрестные фермеры. Густые буковые и дубовые леса, взбирающиеся по склонам холмов до самого гребня, дают дому дополнительную защиту, создавая вокруг него особый мягкий климат. Под их сенью Гарт безмятежно дремлет и весной, когда оголенные вершины холмов обдувают восточные ветра, и зимой, когда их атакуют порывы северного ветра. В ясный декабрьский день, сидя на солнышке в расположенном террасами саду при доме, можно услышать завывание бури в верхушках деревьев на косогоре, увидеть, как несутся по небу облака, и не ощутить при этом ни единого дуновения ветра, который рвет их в клочья и угоняет к морю. За месяц до того, как наверху в рощах начнут набухать почки, поляны вблизи дома уже бывают густо усеяны расцветшими анемонами и островками примул, а осенью, когда в деревне, приютившейся западнее, на вершине холма, палисадники опустошены морозами, сад Гарта еще долго пылает багрянцем. Покой сада нарушает один лишь южный ветер, и тогда слышится шорох волн, а воздух пахнет солью.

Сам дом возведен в начале семнадцатого века и чудесным образом избежал губительного вмешательства реставратора. Дом невысокий, трехэтажный, выстроен из местного серого камня, меж тонкими каменными плитами крыши прорастают сорняки, окна широкие, с мелким членением. Дубовые полы никогда не скрипят, лестницы просторные и основательные, панельная отделка прочностью не уступает стене, на которой укреплена. Повсюду разлит слабый запах дыма от каминов, сотни лет топившихся дровами, — запах и невероятная тишина. Если всю ночь пролежать без сна в одной из комнат, то не услышишь ни вздохов затрещавшего дерева, ни дребезжания оконной рамы; за всю ночь снаружи не донесется ни звука, кроме уханья неясыти, а в июне — трелей соловья. Давным-давно за домом выровняли полосу земли для сада, а перед главным фасадом устроили на склоне пару террас. Ниже бьет ключ, питающий небольшой ручеек, топкие берега поросли камышом. Худосочный ручей, едва пробиваясь сквозь заросли, блуждает вначале за огородом, а затем впадает в медлительную речку, которая, с ленцой пропутешествовав милю-другую, через покрытое пятнами тины устье выходит на простор Ла-Манша. Вдоль дальнего берега ручья тянется тропа, соединяющая деревню Гарт (она расположена выше на склоне холма) с дорогой внизу, на равнине. В двух шагах от дома через ручей перекинут каменный мостик с воротами; он выводит на ту самую тропу.

Впервые я увидел этот дом, в котором уже много лет часто гощу, будучи выпускником Кембриджа [34] Кембридж — старинный университетский центр (университет с XIII в.) в Великобритании. . Мой друг Хью Верралл, единственный сын овдовевшего джентльмена, владельца дома, предложил мне в начале августа провести здесь вместе месяц. Хью объяснил, что его отец собирается ближайшие шесть недель пробыть за границей, на курорте. Мой же отец, как ему известно, вынужден остаться в Лондоне. Раз так, то Хью считал, что предложенный им план хорош во всех отношениях: ему не придется маяться в Гарт-Плейс в печальном одиночестве, а мне — изнывать от жары в городе. Если я сочту эту идею достойной внимания, то дело только за разрешением от моего отца, а благословение мистера Верралла уже получено. Хью действительно показал мне письмо, в котором мистер Верралл высказался по поводу образа жизни своего сына весьма недвусмысленно:

«Я против того, чтобы ты весь август проболтался в Мариенбаде [35] Мариенбад — курорт в Германии (ныне на территории Чехии). , — писал мистер Верралл. — Только наживешь неприятности и потратишь все свои карманные деньги на этот год. Кроме того, пора подумать об учебе; за весь прошлый семестр, как я узнал от твоего наставника, ты палец о палец не ударил, так что самое время заняться делом сейчас. Отправляйся в Гарт и захвати с собой какого-нибудь обаятельного разгильдяя себе под стать, а уж там вам придется взяться за книги, потому что больше там делать совершенно нечего! Кроме того, в Гарте и желания что-либо делать ни у кого не возникает».