Дарья Бобылёва - Вьюрки [litres]

И когда Никита, стараясь не смотреть в не то чтобы недоверчивые, а просто непонимающие лица дачников, в очередной раз излагал свою версию, путаясь и цепляясь от волнения за детали, которые никакой важности не представляли, но, как казалось Никите, приближали всю эту безумную историю к реальности, как-то ее заземляли, – когда он увлекся и почти уже поверил, что ему верят, раздался яростный крик:

– Ах ты мразь!

Сжав кулаки, подобравшись, будто перед прыжком, через ряды к нему шла белая от гнева Светка Бероева. Испуганные дачники вскакивали со своих принесенных по привычке стульев, освобождая ей дорогу, и казалось, будто Светка расшвыривает их в стороны одним мановением руки. И ничего комичного не было ни в ее свирепо блещущих очках, ни в готовом к бою щуплом тельце длинноногого кузнечика – Светка, пылающая первобытной яростью самки, которая обороняет приплод, была по-настоящему страшна.

Никита успел почуять нежный запах какого-то крема перед тем, как Светка неумело, но больно съездила ему по носу. И все сразу пришло в движение, зашумело, а Светка вцепилась Никите ногтями в лицо, клокоча:

– Гад, гад, гад!

Ее оттащили. Осторожно трогая налитой болью нос, Никита с удовлетворением заметил ожоги на белесой Светкиной коже. Заживающие уже, красно-розовые пятна, чем-то намазанные и глянцево поблескивающие. Крем от ожогов – вот чем от нее пахло. Значит, все, что произошло в бероевском особняке, в том числе и загадочная вспышка, ему не причудилось. А то Никита уже и сам начал сомневаться, не навели ли на него, как Катя говорила, морок – настолько искренна Светка была в своем праведном гневе.

Придерживаемая бывшим фельдшером Геной Светка кричала, что она все слышала, что про нее и про детей распускают чудовищные слухи, это омерзительно, просто в голове не укладывается, и она не знает и знать не хочет, почему это происходит, ведь за всю жизнь она так и не научилась понимать людскую подлость и зависть. Да, зависть, надо называть вещи своими именами, хотя завидовать нечему, все ужасно, Светкин муж уже две недели как пропал, отправился все-таки искать выход из Вьюрков и пропал…

– Какие две недели! – возмутился Никита. – Второй месяц его не видно! Потому что его самым первым и сожрали!

Светка беспомощно всплеснула руками и разрыдалась, на Никиту зашипели, а ей поднесли кружку воды. Выпив с бульканьем, Светка продолжила: муж отправился искать выход, потому что дети больны… тут Никита крикнул, что он-то видел, чем они больны. Светка, задыхаясь от скорбного отчаяния, возвысила голос – тяжело больны: ни травы, ни лекарства из домашней аптечки не помогают. И она совершенно одна, с больными малышами, а соседи на нее, оказывается, ополчились, и вместо помощи она получает эти мерзости, эту дикую клевету.

– Что ж вы не сказали, что детки болеют, – не выдержала сердобольная Зинаида Ивановна. – Мы бы всем миром…

– Отойти не могла, покоя ни минуточки и сил никаких, – Светка сняла очки, и лицо у нее сразу стало такое юное, беззащитное. – И хоть бы кто заглянул…

И вьюрковцы почувствовали мучительную неловкость от того, что и впрямь всегда исключали Светку из своего добрососедского круга, не дружили с ней дачами, не заглядывали в гости. И в прежней жизни, и теперь, в странной новой реальности, Светка жила не только в особняке, но и особняком. Всем казалось, что она сама так устроила, но теперь выходило, что нет: это Вьюрки не принимали Светку, считая высокомерной королевишной. Уже давно не было видно в поселке ни солидного человека Бероева, ни самой Светки, ни детей – и ведь действительно, никто не забеспокоился, не зашел проведать.

Никита с ужасом понял, что он повержен, – все его тщательно обдуманные доводы, все доказательства попросту тонули в слезах несчастной Светки. И он уцепился за единственный, как ему показалось, шанс:

– Так давайте прямо сейчас и заглянем!

Повисла пауза, даже Светка перестала плакать. Председательша, уже давно посматривавшая на Никиту с неодобрением, а на Светку с сочувствием, нахмурилась и совершенно неожиданно спросила, не возражает ли Светка, если они, действительно, прямо сейчас, чтобы рассеять, так сказать, и заодно помочь…

– Хорошо, хорошо, – кротко закивала Светка. – Конечно.

Никита шел в хвосте делегации, пристыженный и порицаемый. Его будто к директору вели – за то, что разбил окно в учительской или еще крупнее напакостил. Шел и удивлялся: он так долго пытался достучаться до дачников, а Светка явилась, порыдала трогательно – и все поверили. Даже Андрей, с которым они с детства приятельствовали, поглядывал на Никиту угрюмо и отчужденно.

– Никто не помнит, что ли, как она Кожебаткина убила? – шепнул ему Никита, надеясь хоть Андрея перетянуть, пока не поздно, на свою сторону.

– Я не помню, меня там не было.

Никита остановился от неожиданности: он был уверен, что Андрей вместе с ним ходил штурмовать логово обезумевшего пенсионера. Он видел его там, точно видел – в памяти мелькнули картинки с Андреем где-то на периферии. Или это был Пашка? Или Андрей действительно ничего не помнит? Вытравил эти воспоминания, как другие дачники, которые о Кожебаткине ни словом с тех пор не обмолвились, будто он просто исчез. Господи, как же с людьми сложно, подумал Никита, а с людьми и этими, новыми «соседями» – вообще труба.

Уже видно было кирпичный особняк, и Никита вдруг понял, что подкинул дачникам не самую лучшую идею. Он представил, как распахивается дверь, скатываются с крыльца черные звери и рвут всю делегацию на куски, заливая кровью давно не стриженный газон. А Никиту, в благодарность за то, что привел столько вкусного мяса, съедают последним. Или того хуже: бледные бероевские дети встречают их, слабо и невинно покашливая. Права была Катя – морок, именно что морок какой-то простерся над Вьюрками, и неизвестно теперь, чему можно верить, а чему нельзя. Может, Светка чистую правду говорила, а Катя и вправду зверь, а Никита просто тихо спятил, как покойный Кожебаткин, на участке которого он видел, точно видел Андрея – а его там не было.

Толпа дачников шумно вторглась в бероевский дом, взломала прохладную тишину и тут же смутилась. В темном холле даже шепот разносился громко и гулко, совсем не как в обычной деревянной даче, где звуки поглощает теплая древесная плоть. Никита жадно присматривался к каждой мелочи, подмечая: не убирали давно, все в пыли, часы стоят, как и в прошлый раз, обои лохмотьями, будто в доме кошка, только высоковато эта кошка дерет. И на стенах кое-где темные разводы, причем видно, что пытались оттереть… Следов огня или сильного жара он не нашел, дверцу в подпол – тоже. Прикрыли, наверное, чем-то.

Дачники поднялись на второй этаж, толкаясь и спотыкаясь на лестнице.