Ксения Хан - Хозяин теней [litres]

Клеменс качает головой.

– Это его нов…

– А вот Джеймсов Беккетов не больше пятисот.

Она готова пристукнуть Шона тяжелой кружкой с остатками темного пива, которое он выдул в два счета, но вместо этого глубоко вдыхает, набирая полные легкие спертого душного воздуха. К вечеру в пабе собирается все больше посетителей. Она почти расслабляется и даже забывает о подозрительном официанте.

Шон вытягивает ноги и качает правой из стороны в сторону, стукая носком пыльного кроссовка о деревянную ножку стола. Тук-тук-тук. Он выглядит сонным и меланхоличным, зато его нога отстукивает нервный бит. Даже сейчас его разрывает от противоположных ощущений, и эта нервозность передается сидящей напротив Клеменс. Чтобы вернуть себе самообладание – в висок назойливо бьется мысль, что один удар по лбу Шону совсем не повредит, – она перебирает в уме названия картин. «Первая годовщина смерти Беатриче», Россетти. «Милосердный рыцарь», Берн-Джонс. «Видение Данте», Россетти. «Ламия», Уотерхаус.

Который год она думает, что просто принимает желаемое за действительное.

А на самом деле сошла с ума и бредит.

– Когда ты будешь полностью уверена? – спрашивает Шон. Клеменс выныривает из водоворота картинных образов, почти с облегчением оказываясь в шумном ирландском пабе.

– Что?

– Очнись, мелкая! – Друг пинает ее той самой ногой, которой до этого стучал по ножке стола. – «Доброе утро, звездный свет! Земля говорит: “Здравствуй!”». Когда ты будешь уверена до конца ?

Чтобы понять, о чем он толкует, у Клеменс уходит секунд десять.

– Я не знаю. Надеюсь, что мне все разъяснит «Шиповник».

– Цикл Берн-Джонса? Почему именно он?

Теперь настает черед Клеменс загадочно ухмыляться, чувствуя небольшое превосходство над приятелем.

– Он ближе всех, в Оксфордшире. Я свожу туда Теодора, покажу ему полотна и… Не знаю. Пойму все окончательно?

Шон жует добытую неизвестно откуда зубочистку. Он сгрызает ее наполовину, прежде чем выдать приговор:

– План у тебя – дерьмо. На этот «Клоповник» он может и в интернете насмотреться, айпад ему принеси да сунь под нос. Что тебе действительно нужно – если хочешь получить свои доказательства – так это… – Он понижает голос и горбится, пригибая голову так, что отросшие пряди волос ложатся прямо на влажную от кружки столешницу. Клеменс приходится последовать его примеру. – Так это найти всех друзей нашего мистера Ти и расспросить их обо всем, не вызывая подозрений.

– И как нам, по-твоему, это сделать? – фыркает Клеменс и выпрямляется. – У него нет друзей, только Бен. И я не буду расспрашивать его.

Бровь Шона выгибается такой дугой, будто вот-вот готова сорваться со лба и начать жить собственной жизнью.

– Что, ты и его в друзья записала? Ох, вот теперь я завидую тебе, малышка Клеменс. Нет, правда! – вскидывается он, забывая о недопитом пиве. – При всем своем уме ты поразительно наивна. Тебя маменька не учила проверять людей прежде, чем называть их приятелями?

Замечание о матери неприятно колет ее под ребра. Клеменс обиженно дуется.

– А ты говоришь, как Теодор! – возмущенно бросает она в ответ, на что Шон даже не ведется. Он снова делается безучастным, падает внутрь себя: Клеменс видит, как тускнеет его взгляд, как морщинка над бровями разглаживается. Сейчас Шон действительно кажется ей школьником или первокурсником. Он не похож на взрослого ни внешностью, ни поведением, и только знания выдают в нем человека лет тридцати.

– Шон, – зовет она осторожно. Тянется к нему через стол и легонько касается его руки. – Мне нужен твой совет.

Шон вздрагивает.

– Ну наконец-то, – говорит он, будто только этих слов и ждал весь вечер. – В самом деле, не языками чесать собрались. Болтать ты не любитель, кстати.

«Кто бы говорил», – скептично думает Клеменс, пока выуживает из сумки смятый листок. Маленький клочок крафтовой бумаги, который она нашла в своей сумочке после вечера в доме Стрэйдланда, изрядно попорченный ею же. Он не давал ей покоя все то время, пока она придумывала очередной повод, чтобы оказаться рядом с Теодором Атласом, но всякий раз эта загадка оставалась для нее второстепенной.

Сейчас, пока у нее есть время и Шон рядом, Клеменс хочется ее разгадать.

– Как думаешь, от кого эта записка? – спрашивает она, протягивая ему листок. – Такого почерка нет ни у кого из моих знакомых, а еще это написано, похоже, пером. Пером , представляешь?

Шон вертит находку в руках, даже нюхает и – Клеменс распахивает глаза от удивления – лижет кончиком языка уголок затертой бумаги.

– Где нашла? И что это за «друг»? Странный привкус у чернил, они из дубовой коры?

– Я не знаю, – качает головой Клеменс. Она не может сказать наверняка, почему показывает записку от неизвестного Шону, который точно никакого отношения к тому вечеру не имеет. Только он – единственный, кто порой способен объяснить ей происходящее так, чтобы примирить ее логику с ее же фантазиями. Несмотря на то что понимать его самого Клеменс удается с трудом.

– Думаю, кто-то над тобой пошутил. Тот же мистер Атлас, а?

– Нет, вряд ли. Кто тогда этот таинственный «друг»?

Шон кривит губы и пожимает плечами.

– Спроси отца, может, это он тебе записки подбрасывает.

– Мне кто-то подкинул ее в доме Стрэйдланда, – вздыхает она. – Папа говорит, Стрэйдланд не так пишет, так что это не может быть он. Я ломаю голову над этой шуткой уже которую неделю.

Задумавшись, Клеменс совсем не замечает, что лицо ее приятеля бледнеет быстрее, чем загораются в резко потемневшем зале паба лампы. Шон стискивает свою пивную кружку, медленно выдыхает и почему-то оглядывается по сторонам.

– Забей, мелкая, – отмахивается он. – У тебя есть загадки поинтереснее.

– Думаешь?

Он вдруг проворно вскакивает с места, вероятно, решив, что разговор у них выходит слишком уж последовательным, напряженно всматривается в толпу посетителей, хмурится. И оборачивается к подруге.

– Свистни мне, когда бармен появится, ОК?

Секунда – и вместо него остается только едва уловимый сладковатый аромат его одеколона.

– Шон! – окликает она, но зажимает себе рот, в последний момент вспоминая, что они оба здесь сегодня инкогнито. Что он творит?.. Клеменс хочет всласть выругаться, желательно на таком языке, который не поймет ее мать. Хорошо, что ее нет в этом городе.

Она довольно усмехается. Матери нет даже в этой стране.

Шон возвращается к ней, взмыленный и бледный. Волосы топорщатся в разные стороны, как будто он только что побывал в эпицентре урагана.

– Ты допила? Пошли! – Его голос звучит напряженно и взбудораженно. – Да оставь свою мелочь, я уже заплатил. Идем же!

Клеменс покидает паб вслед за Шоном в такой спешке, будто за собой они оставляют полыхающий на целый квартал пожар, не иначе.