Сесилия Ахерн - Посмотри на меня [litres]

Ошибка номер два. Надевая второй браслет ей на запястье, я почувствовал, что отдаю частичку своего сердца.

Потом, уже после того, как я подарил Элизабет браслеты из ромашек… и свое сердце, я узнал о ней гораздо больше. Я понял, что она похожа на одного из тех моллюсков, которые прилипают к камням на пляже в Фермое. Когда смотришь на него, видно, что держится он не слишком крепко, но стоит до него дотронуться, как он, сопротивляясь, намертво вцепляется в поверхность камня. Вот и Элизабет была приветливой и открытой, пока никто не подходил близко – тут она сразу становилась напряженной и защищалась изо всех сил. Конечно, она открылась мне в тот день в саду Сэма, однако назавтра, когда я зашел к ней, вела себя так, будто сердится на меня за то, что сама рассказала. Но в этом была вся Элизабет – сердилась на каждого, включая саму себя. И еще она, конечно, испытывала неловкость. Ведь Элизабет нечасто говорила о себе, за исключением тех случаев, когда рассказывала клиентам о своей компании.

Теперь, когда Элизабет начала меня видеть, мне стало сложно проводить время с Люком, и она уж точно забеспокоилась бы, если бы я постучал в ее розовую дверь и спросил, выйдет ли Люк поиграть. У нее был пунктик насчет того, что друзья должны быть ровесниками. Но, главное, Люк ничего не имел против моего возраста. Он все время играл с Сэмом, а если звал меня поиграть с ними, то это раздражало Сэма, который, конечно же, меня не видел. Я не хотел мешать Люку играть с Сэмом и сомневаюсь, что Люка волновало, появлюсь я или нет, потому что, понимаете, я был там не из-за него, и, думаю, он это знал. Я уже говорил вам, что дети всегда понимают, что происходит на самом деле, иногда даже раньше вас самих.

Что же касается Элизабет, то, думаю, она лишилась бы рассудка, если бы я заявился к ней в гостиную в двенадцать ночи. Новый вид дружбы означал установку новых границ. Мне следовало быть деликатным, реже приходить, но все равно быть рядом в нужные моменты. Как это и происходит при дружбе между взрослыми людьми.

Мне определенно не нравилось, что Элизабет считает меня отцом Сэма. Не знаю, с чего и как это началось, и, хотя я даже ни слова не сказал, все так и тянулось. Я никогда не обманываю своих друзей, никогда, и много раз пытался объяснить ей, что я вовсе не отец Сэма. Так вот, когда я в очередной раз завел об этом речь, произошел следующий разговор.

– Откуда вы родом, Айвен?

Это было вечером, когда Элизабет пришла с работы. У нее только что состоялась встреча с Винсентом Тэйлором по поводу оформления гостиницы, и, судя по ее словам, она просто пришла к нему и сказала, что поговорила с Айвеном и что мы оба считаем, что гостинице необходима детская площадка, которая позволила бы родителям проводить еще больше времени наедине в романтической обстановке. Винсент смеялся так громко и долго, что в итоге согласился. Она все еще пребывала в растерянности, не понимая, что смешного он нашел в ее словах. Я объяснил, что Винсент понятия не имеет, кто я такой, поэтому и смеялся, но она покачала головой и обвинила меня в скрытности. В любом случае благодаря этому она была в хорошем настроении и даже готова поболтать. Я все ждал, когда же она начнет задавать мне вопросы (не касающиеся моей работы, количества сотрудников и годового оборота – всем этим она нагоняла на меня страшную тоску).

Наконец она спросила, откуда я родом, и я радостно ответил:

– Из Яизатнафа.

Она нахмурилась:

– Знакомое название, я его уже когда-то слышала. Где это находится?

– За миллионы миль отсюда.

– Все находится за миллионы миль от Бале-на-Гриде. Яизатнаф. – Она попробовала каждый звук на вкус. – А что это значит? Это же не ирландский и не английский, верно?

– Это торобоанский.

– Торобоан? – повторила она, поднимая брови. – Айвен, честное слово, вы иногда ничем не отличаетесь от Люка. Я думаю, большинство своих фразочек он позаимствовал у вас.

Я тихо засмеялся.

– На самом деле, – Элизабет наклонилась вперед, – я не хотела говорить раньше, но мне кажется, Люк вас уважает.

– Правда? – Я был польщен.

– Ну да, потому что… ну… – Она подбирала слова. – Пожалуйста, не подумайте, что мой племянник сумасшедший или что-то вроде того, но на прошлой неделе он придумал себе друга. – Она нервно засмеялась. – Этот друг несколько дней ужинал вместе с нами, они играли в салочки в саду, они вообще играли во все, что только можно, – от футбола до компьютера, даже в карты, представляете? Но самое смешное, что его звали Айвен.

Видя мое замешательство, она густо покраснела и решила загладить свою бестактность:

– То есть ничего смешного тут нет. Просто я подумала, что он, вероятно, восхищается вами и воспринимает вас как образец мужского поведения. – Она умолкла. – В любом случае Айвен исчез. Он ушел от нас. Сам собой. Вы не представляете, что это был за кошмар. Мне говорили, что воображаемые друзья могут задерживаться на целых три месяца. – Она состроила гримасу. – Но, слава богу, все позади. Я даже отметила в календаре этот день. И все-таки довольно странно, что он ушел, как раз когда появились вы. Думаю, вы его спугнули… – Она засмеялась, но, взглянув на мое смущенное лицо, замолчала и вздохнула: – Айвен, почему говорю только я?

– Потому что я слушаю.

– Что ж, я все сказала, так что, может, теперь послушаем вас? – парировала она.

Я засмеялся. Она всегда злилась, когда чувствовала себя глупо.

– У меня есть теория.

– Ну, так поделитесь ею со мной для разнообразия. Если она не предполагает, что нас с племянником следует отправить в серое бетонное здание с решетками на окнах, под надзор монахинь.

Я в ужасе посмотрел на нее.

– Продолжайте, – засмеялась она.

– Кто сказал, что Айвен исчез?

Элизабет выглядела шокированной.

– Никто не говорил, что он исчез, и, если уж на то пошло, он вообще никогда не появлялся.

– Люк считает, что появлялся.

– Люк его выдумал.

– Может, и нет.

– Ну, я его не видела.

– Вы видите меня.

– Какое вы имеете отношение к невидимому другу Люка?

– Может быть, я и есть друг Люка, только я не люблю, когда меня называют невидимым. Это не политкорректно.

– Но я же вас вижу.

– Именно. Так что я не понимаю, почему люди упорно продолжают говорить «невидимый». Если кто-то меня видит, значит, я, несомненно, видимый. Подумайте вот о чем: случалось ли так, чтобы друг Люка Айвен и я когда-нибудь находились в одной комнате в одно и то же время?

– Ну, он мог бы быть здесь прямо сейчас, насколько я понимаю, ел бы оливки или что-нибудь в этом роде. – Она засмеялась, потом вдруг остановилась, увидев, что я больше не улыбаюсь. – Что вы такое говорите, Айвен?

– Элизабет, все очень просто. Вы сказали, что Айвен исчез, когда появился я.