Тахера Мафи - Чаролес [litres]

Вот перевод строфы, которую нашим друзьям удалось расслышать наиболее четко:

Мордешор должен был подходить к омовению мертвецов безо всякого ханжества – а это значило, что иногда ему следовало очищаться и самому. Это было церемониальное омовение духа, а не плоти (что намного более важно), и Лейли проводила такие ритуалы регулярно. Но сегодняшний день мог стать для нее последним в качестве мордешора, Лейли расчувствовалась по этому поводу, и строки Руми единственные показались ей подобающими случаю.

Именно их услышали Алиса, Оливер и Беньямин, когда ненароком увидели Лейли в первый раз. Конечно, сначала они стучали и звонили в дверь – но им никто не ответил, и друзья, забеспокоившись, решили заглянуть на задний двор. Там-то им и открылась эта непостижимая картина; вся сцена выглядела столь прекрасной и пугающей, что они просто оцепенели, не зная, как быть. (Интересно, что этими же двумя прилагательными Алиса однажды опишет мне свою любимую подругу.) Алиса застыла в благоговении; Беньямин был заинтригован; а у Оливера Ньюбэнкса подогнулись колени, так что он, сам того не сознавая, вслепую вытянул руку и ухватился за плечо Беньямина. Всё в Лейли было необыкновенным и выдающимся – хотя сама она, похоже, никоим образом не хотела выделяться. Оливер всю жизнь старался отличиться от окружающих – оставить след, который отметит его среди ровесников – и теперь просто не мог понять эту девочку. Кажется, ей не было ни малейшего дела до того, какое впечатление она производит, ужасает или завораживает мир.

Видите ли, Лейли Лейла Фенжун владела редким даром, который сама пока не сознавала.

Она не позволяла чужим мнениям влиять на то, кто она есть.

Она не родилась с таким качеством и не развила его умышленно. Нет, эта ее способность выковалась в горниле нужды; этот урок она извлекла из-под пепла предательства и потери. Боль вынудила ее кожу отвердеть, но страдание заставило сердце смягчиться. Лейли состояла пополам из эмоций и железа, сочувствия и отвержения, которые делали ее самым грозным противником из всех.

Однако она до сих пор не могла решить, за что ей бороться.

Читатель, я поделилась с тобой историей о купании Лейли, потому что считаю те минуты на заднем дворе поворотными. Пока она сидела в ванне, ее обуревали сотни чувств и мыслей – но больше всего Лейли тревожил вопрос, как же она собирается доказывать в суде свою ценность мордешора. Девочку раздражала необходимость заботиться о том, кто что о ней подумает. Она не хотела меняться – и не собиралась извиняться за вещи, в которых не раскаивалась, – но боялась, что Чаролес потребует от нее перекроить весь характер. Только так горожане могли втиснуть правду в свои узкие взгляды.

Много позже, уже обсохнув и переодевшись, Лейли впервые услышит дверной звонок. Она спустится по скрипучей лестнице с растущей опаской, ощущая себя как никогда одинокой и окруженной врагами. Она не будет возлагать на этот звонок никаких ожиданий – разве что приготовится к новым дурным известиям, – и все же сожмет в кармане двадцать шесть оставшихся папиных зубов, позволив себе крохотную надежду на чудо.

Мой дорогой внимательный читатель, догадался ли ты уже о финале нашей истории?

Нужны ли тебе подробности событий, произошедших в следующие двадцать четыре часа, чтобы узнать, окончится повесть мордешора триумфом или трагедией? Я бы с удовольствием пропустила несколько эпизодов и сразу сказала, что случится в итоге, но, боюсь, тебе этого покажется мало. Откуда же нам начать?

Возможно, тебе будет любопытно послушать, о чем говорили дети в тот вечер? Как они сидели вокруг скромного очага Лейли с чашками горячего чая, а Алиса взволнованно делилась планами по спасению ее карьеры?

Или, может, тебе интереснее узнать, как Лейли хохотала до слез – так, что повалилась в пыльное кресло, – пока Оливер и Беньямин спорили, кому из них отведена более важная роль в предстоящей битве с Чаролесским судом?

Никто из них ни минуты не сомневался в завтрашнем успехе, и Лейли просто не посмела омрачать своими опасениями энтузиазм друзей. А еще она ужасно устала от цинизма. Поэтому мордешор обуздала тревоги и впервые за долгое, долгое время позволила себе побыть тем, кем и являлась на самом деле, – то есть тринадцатилетней девочкой.

Гости постучались к ней не с пустыми руками. Нет, они несли целую гору подарков, и теперь Лейли сидела у огня и не могла перестать улыбаться, разворачивая яркие свертки. Все они были сделаны мамой Беньямина, которая искренне полагала, что сласти домашней работы способны излечить самые тяжкие раны.

Мама Беньямина вообще редко ошибалась.

Последние несколько дней Лейли провела на вынужденной диете из кабачкового супа и пары перезрелых свекл. Думаю, вы легко вообразите ее чистый, по-детски простодушный восторг, когда под обертками оказались кульки с хрупкими фисташковыми леденцами, тонкие полоски тягучей нуги со вплавленными лепестками роз и прозрачные баночки с гранатовыми зернами. Лейли едва не вскрикнула, увидев кардамоновый пудинг с изящно нарезанным миндалем; чуть не подпрыгнула, развернув блюда с теплой сливочной халвой в узорах корицы; и с трудом не упала в обморок над коробочками с кексами, кремовыми пирожными и персидской пахлавой. Ей почти удалось сдержать слезы – когда Беньямин вдруг заметил, что это она еще не видела подслащенную розовой водой стекляпшу и огромные контейнеры шафранового мороженого.

Лейли лишилась дара речи.

Это был настоящий пир, какого она в жизни не пробовала. Девочку так оглушил сам жест – и прилагающаяся к нему компания, – что она раз десять пыталась поблагодарить друзей, и у нее каждый раз срывался голос.

Лейли, Алиса, Оливер и Беньямин решили заночевать в гостиной. Им больше не нужно было беспокоиться о своенравных духах, которых не пускала в дом магия Старейшин, – а потому они до рассвета пили чай, обменивались историями и болтали обо всем и ни о чем. Разговор прерывался лишь паузами на то, чтобы отправить в рот очередную конфету или ложку сливочного мороженого. Когда же и часы устали тикать, Лейли провалилась в глубокий безмятежный сон, и ей приснился мир, в котором друзья остались с ней навсегда.

Чего никто не ожидал, – так это того, что духи опять распояшутся.

На сей раз их было всего шестеро, – но, как я уже упоминала, в городе очень давно не уважали мордешоров, и даже Старейшины недооценивали силу их магии. Когда Лейли ввели в наручниках в зал суда, призраки будто с цепи сорвались. Теперь мордешор была близка к ним, как никогда прежде, и их влекла к ней тяга куда более могучая, чем простенькие магические оковы, наложенные на трупы Старейшинами.