Ренсом Риггз - Карта дней [litres]

– Наконец-то прибыли пообщаться с фанатами?

– Ха-ха, – сказал я. – В точку.

– Он не шутит, – встрял Миллард. – Ты у нас теперь знаменитость. Когда выйдем отсюда, гляди в оба.

– Чего? Ты серьезно?

– Еще как, – сказала Эмма. – И не удивляйся, если у тебя начнут выпрашивать автограф.

– Только не слишком зазнавайся, – заметил Енох. – Мы тут все слегка знаменитости теперь – после того, что натворили в Библиотеке Душ.

– Да ну тебя! – воскликнула Эмма. – Ты, что ли, знаменитость?

– Немножко, – скромно сказал Енох. – Я тоже получаю письма от фанатов.

– Ты получил одно . Единственное.

Енох шаркнул ножкой.

– Это только то, о котором ты знаешь.

Мисс Сапсан кашлянула.

– Как бы там ни было, дети сегодня здесь, чтобы получить от Совета задания по реконструкции. Харон, ты не мог бы проводить нас к зданию министерств?

– Конечно, – Харон снова поклонился. Плащ его взметнулся, повеяло плесенью и влажной землей. – Для почетных гостей вроде вас я всегда готов выкроить время в своем более чем плотном расписании.

Сопровождая нас через холл, он повернулся ко мне.

– Я теперь тут мажордом, а также главный смотритель Панпитликума и всех его порталов.

– Поверить не могу, что на эту должность взяли его , – процедил сквозь зубы Енох.

Харон повернулся к нему. В темных глубинах капюшона блеснула безумная улыбка.

Енох постарался спрятаться за Эммой и, по возможности, даже исчезнуть.

– У нас тут поговорка есть, – сказал Харон. – «Папа занят, а мать Тереза умерла». Никто не знает это место лучше меня – разве что старый Бентам, который теперь, благодаря молодому Портману, навсегда отошел от дел.

Тон его сохранял абсолютную нейтральность; невозможно было сказать, сожалеет он о смерти своего прежнего нанимателя или нет.

– Так что, боюсь, у вас есть только я.

Мы снова завернули за угол и оказались в широком холле, кишевшем народом, словно аэропорт на выходных. Нагруженные тяжелым багажом путешественники входили и выходили из дверей по обе его стороны. Длинные очереди стояли к кафедрам, где клерки в форме проверяли документы. Неприветливые пограничники бдительно надзирали за происходящим.

– Держите эту дверь закрытой! – рявкнул Харон на ближайшего клерка. – Вы впустите к нам половину Хельсинки из Рождества 1911 года!

Клерк сорвался со своего стула и поскорее захлопнул действительно приоткрытую дверь, в щелку которой влетали снежинки.

– Мы следим, чтобы люди путешествовали только в те петли, на посещение которых у них есть разрешение, – пояснил Харон. – В этих залах более сотни дверей в разные петли, и меньше половины из них Министерство временных дел признало безопасными. Многие еще даже недостаточно исследованы. Некоторые не открывались годами. Поэтому вплоть до особых распоряжений за всеми путешествиями через Панпитликум надзирает министерство – и ваш покорный слуга.

Харон выхватил билет из рук похожего на мышь господина в коричневом тренче.

– Кто такой, куда следуете?

Он явно наслаждался властью и не мог себе отказать в том, чтобы немножко покрасоваться.

– Меллингтон Малавтобус, – пролепетал человечек. – Пенсильванский вокзал, Нью-Йорк, 8 июня 1929 года. Сэр.

– По какому делу?

– Сэр, я сотрудник службы лингвистической помощи американским колониям. Переводчик я, сэр.

– Зачем в Нью-Йорке понадобился переводчик? Они что, не говорят на королевском английском?

– Не совсем, сэр. У них там свой, довольно своеобразный диалект, сэр.

– А зонтик зачем?

– У них там сейчас дождь, сэр.

– Ваша одежда проверена Костюмерами на анахронизмы?

– Да, сэр.

– Мне казалось, все ньюйоркцы той эпохи носили шляпы.

– У меня есть, сэр, – человечек вытащил из-под тренча маленькую кепочку.

Мисс Сапсан, уже некоторое время отбивавшая ногой некий ритм, кажется, достигла пределов своего терпения.

– Если вы нужны здесь, Харон, уверена, мы сами найдем дорогу к министерствам.

– И слушать не хочу! – возразил Харон, возвращая маленькому пассажиру его билет. – Ведите себя прилично, Малавтобус, я внимательно слежу за вами.

Тот поспешил прочь.

– Сюда, дети. Тут недалеко.

Он расчистил для нас дорогу через заполненный народом холл и дальше – вниз по лестнице. На первом этаже мы миновали колоссальную библиотеку Бентама, откуда вынесли всю мебель, чтобы освободить место для сотни или даже больше коек.

– Вот тут мы все и спали, пока не приехали жить к тебе, – пояснила Эмма. – Дамы – в той комнате, джентльмены – в этой.

Дальше мы прошли через бывшую столовую, тоже занятую койками. Весь нижний этаж дома был превращен в приют для лишившихся крова странных людей.

– Вам тут было удобно? – спросил я.

Глупый вопрос. Эмма пожала плечами: жаловаться она не любила.

– Определенно лучше, чем в тюрьме у тварей.

– Не намного лучше, – возразил Гораций, который жаловаться любил и подобрался поближе, как только почуял возможность. – Я тебе скажу, Джейкоб, это было просто ужасно. Далеко не все относятся к личной гигиене так серьезно, как мы. Бывало, по ночам мне приходилось затыкать себе нос ватой с камфарой! И потом, никакой частной жизни, никаких гардеробов, ни гардеробных , ни даже нормальных ванных – и ни грана творческого подхода на кухне!

Мы как раз проходили мимо кухни: в открытую дверь я видел целый батальон поваров, что-то крошивших и мешавших в кастрюлях.

– И у стольких бедняг из других петель по ночам кошмары, что почти невозможно спать: все кругом вопят и стонут!

– Кто бы говорил, – заметила Эмма. – Ты по два раза в неделю просыпаешься с криками.

– Но мои сны хотя бы что-то значат! – возразил Гораций.

– В Америке есть одна девушка, которая умеет снимать кошмары, – раздался голос Милларда. – Возможно, она могла бы помочь.

– Ни у кого в мире не хватит квалификации, чтобы повлиять на мои сны, – запальчиво возразил Гораций.

А ведь все это время письма Эммы ко мне были такие легкие, веселые, сосредоточенные на счастливых временах и маленьких приключениях, выпавших им на долю… Она ни разу не упомянула, в каких условиях они живут и какие проблемы каждый день решают. Я почувствовал уважение к ее стойкости.

Харон тем временем распахнул огромные дубовые двери в конце коридора. Внутрь хлынули свет и уличный шум.

– Держитесь вместе! – крикнула мисс Сапсан, и в следующий миг мы очутились снаружи, едва не утонув в потоке людей на тротуаре.

Если бы Эмма не схватила меня за руку и не потащила за собой, я бы так и стоял там как соляной столб. Я почти не узнавал местности. Когда я в последний раз был в Дьявольском Акре, башня Каула лежала кучей дымящихся кирпичей, а твари мчались по улицам, преследуемые разъяренной толпой. Повсюду царил хаос: наркоманы грабили запасы никем не охраняемой амброзии, а пособники тварей жгли дома, набитые свидетельствами их преступлений. Но это все было давно, и с тех пор тут, судя по всему, многое изменилось. В глубине души Акр до сих пор был адской дырой – здания стояли все такие же черные от копоти, а небо щеголяло неизменным ядовито-желтым оттенком, – но пожары уже были потушены, мусор убран, а на заполненной народом улице странные люди в униформе ловко регулировали поток допотопного транспорта.