Кира Брид-Райсли - Четвёртый шкаф [litres]

Это не человек. На столе лежала масса металла, освещенная неверным оранжевым светом: расплавленный шишковатый скелет из металлических бугров и комков, едва ли на что-то похожий. Карлтон рассмотрел его и оглянулся на мальчика, толком не зная, что сказать.

– Жар, – прохрипел голос, и Карлтон обернулся и увидел калеку, выползавшего из теней. – Жар – это ключ ко всему, – продолжал человек, с остановками приближаясь к столу.

– Если выставить верную температуру, то оно податливое, гибкое и очень, очень эффективное или, можно сказать, заразное. Думаю, можно превратить его во что угодно, но лучше в то, что можно контролировать, хотя бы до некоторой степени.

Уильям Эфтон показался на свету, и Карлтон рефлекторно отступил назад, хотя между ними стоял стол.

– Это интересная алхимия, – продолжал Уильям. – Можно сделать то, что ты полностью контролируешь, но у него не будет своей воли, например, ружье, – он провел высохшей рукой по серебряной руке существа. – Или взять каплю… волшебного порошка, – он улыбнулся. – И тогда можно создать монстра, которого в основном контролируешь ты… С неограниченным потенциалом.

Карлтон. Он отступил, вскрикнув от удивления. Голос так ясно прозвучал у него в голове, что Карлтон сразу же узнал его.

– Майкл?

Одного слова было достаточно. Карлтон повернулся к столу с ужасным новообретенным знанием. Он ясно понял, что видит: эндоскелеты аниматроников Фредди были сварены и сплавлены вместе и лежали неподвижные и лишенные отличительных признаков. Но внутри все еще обитали души детей, которых убили в них столько лет назад. Они были полны жизни, движения, мыслей – и заперты внутри, страдая от ужасной боли. Карлтон заставил себя посмотреть Уильяму Эфтону в глаза.

– Как ты можешь так поступать с ними? – сказал он, почти дрожа от ярости.

– Они делают все по доброй воле, – просто сказал Уильям. – Все работает по-настоящему, только если они сами отдают часть себя.

Пламя неожиданно вспыхнуло, и из разверстой печи повалили волны болезненного жара. Карлтон прикрыл глаза, и существо на столе забилось в конвульсии. Уильям улыбнулся.

– Боятся огня. Но они все еще верят мне. Они не видят меня в нынешнем состоянии, только помнят, каким я был раньше, понимаешь ли.

Карлтон оторвал взгляд от картины перед глазами и словно очнулся от гипноза. Он отчаянно осмотрел комнату в поисках чего-то, чего угодно, лишь бы им можно было нанести удар. Комната была завалена деталями и металлоломом, и Карлтон поднял металлическую трубу и занес ее словно бейсбольную биту. Эфтон смотрел на существо на столе, явно не замечая ничего вокруг, и Карлтон замялся, рассматривая его. Он выглядит так, словно сам вот-вот развалится, подумал Карлтон, глядя на сгорбленное дряхлое тело и тонкую кожу головы, которая едва прикрывала череп. Потом он перевел взгляд на существо на столе. Думаю, у меня есть моральные основания, мрачно решил он и занес трубу над своей головой, обходя стол и приближаясь к Эфтону.

Вдруг его руки дернули вверх, труба выпала и со звоном упала на пол. Карлтон попытался сорвать кабели, обхватившие запястья, но не смог. Его медленно подняли в воздух. Руки больно растянулись в стороны на двух кабелях, протянутых из противоположных концов комнаты и вроде бы ни к чему не прикрепленных.

– Я никогда не пробовал это на человеке, – пробормотал Уильям, вставляя что-то вроде механического шприца в грудь расплавленного существа на столе.

Он отвел инструмент вбок, с огромным трудом набирая им что-то. Шприц был матовый, и Карлтон не видел содержимого, но сердце бешено забилось. Он начал подозревать, к чему все это клонит. Он несколько раз сильно потянул за кабели, но ничего не добился, только чуть не вывихнул себе плечи. Эфтон вынул шприц из существа, удовлетворенно кивнул и повернулся к Карлтону.

– Обычно я ввожу это во что-то механическое, в творение собственных рук. Я никогда не пробовал на… разумном существе, – Уильям оценивающе посмотрел на Карлтона. – Это будет интересный эксперимент.

Он поднял механический шприц и осторожно занес его над сердцем Карлтона. Тот ахнул и не успел даже попытаться увернуться, как Уильям погрузил длинную иголку ему в грудь. Карлтон закричал, но потом будто со стороны осознал, что кричит мальчик в углу. Карлтон хрипел и ловил ртом воздух, но не мог произвести ни звука. Грудь горела в ослепительной агонии. Кровь намочила рубашку, и она прилипла к коже, пока он, связанный, бился в конвульсиях.

– Тебе стоит надеяться, что мой маленький эксперимент к чему-то приведет, поскольку я сомневаюсь, что ты выживешь, – спокойно сказал Уильям. Он кивнул в сторону кабелей, и Карлтон упал на пол. Боль в груди была просто невероятной, словно в него пустили пулю. Изо рта полилась кровь, закапав на пол, и Карлтон сжался, зажмурив глаза. Боль усилилась. Пожалуйста, пусть это пройдет, подумал он. Пожалуйста, не дай мне умереть.

– Может, прямо в сердце было уж слишком, – посетовал Уильям. – Но в этом-то и смысл – учиться на ошибках.

Он перевел взгляд на светловолосого мальчика, который по-прежнему плакал, съежившись в углу.

В темноте бесконечным эхом отдавались шаги. Кто-то ходил взад-вперед в закрытом помещении.

– Ты меня слушаешь? – зазвенел чей-то голос.

Чарли потерялась. Она как будто вращалась в темноте и тишине, пытаясь выбраться на поверхность из непонятной бездны.

– В отличие от тебя, – проговорила вторая, невидимая Чарли, – я была настоящая. Я была настоящей маленькой девочкой, которая заслуживала внимания, а им заваливали тебя. Ты была ничем.

Чарли открыла глаза. Комната продолжала крутиться. Она попыталась дышать, но воздух почему-то не мог ни войти в легкие, ни выйти из них. На полу в нескольких метрах перед ней лежала кукла. Она судорожно потянулась к ней, словно за глотком воздуха.

– Хочешь знать, откуда берется моя ненависть? Не из машины, в которой я живу, и не из прошлой жизни, если ее так можно называть.

Чарли впилась в пол ногтями, не в силах двинуться. Она схватила куклу кончиками пальцев и пододвинула ее ближе.

– Я ненавижу, потому что даже сейчас меня недостаточно, – прошептала Элизабет и расправила гладкие металлические пальцы перед своим лицом. – Даже после этого, воплощая единственную вещь, которую и правда любил отец, я остаюсь недостаточной. Потому что он не может это скопировать, не может сделаться таким, как я, – в голосе снова зазвучал гнев. – Он не может воссоздать то, что случилось со мной, или слишком боится пробовать на себе. Я выбралась из тюрьмы, восстала из пламени и руин последней неудачи Генри и пришла к отцу. Я подарила себя ему, чтобы он изучал меня, использовал, узнал тайну моего появления. Но он по-прежнему хочет получить тебя.