Татьяна Корсакова - Сердце ночи

С острова добирались на лодке. Степан сидел на веслах, а Игнат всю дорогу бесновался.

– Пожалеет! Все они пожалеют, что посмели со мной так! Слышишь, Степа! Помяни мое слово, кровавыми слезами умоется Савастеев.

– …Если ты хочешь. – Вран черной тенью выступил из-за прибрежного валуна. Как так? Ведь оставался в замке среди гостей! – Если хочешь, брат мой названый, будет все по-твоему. И девица твоя станет.

– Хочу! – Игнат спрыгнул с лодки, шагнул к Врану. – Убери его с моего пути!

– Уберу. – Вран протянул руку, и с неба на нее камнем упал одноглазый ворон, молча уставился на Игната, приготовился слушать, что скажет хозяин. А Степан затаился, не спешил выбираться из лодки. Сбежать бы куда глаза глядят.

– Только так убери, чтобы мучился, – шептал Игнат. – А перед самой кончиной чтобы узнал, от кого смерть принял. Ты про Погоню свою рассказывал… Да я и сам видел… Вот так сделай. Слышишь меня?! Как с тем разбойником…

Зашумело в ушах, замутило. Хотелось крикнуть другу, чтобы остановился, чтобы одумался, да только в горле вмиг пересохло, и одноглазый ворон следил за Степкой сторожко, словно мысли его читал. А из озера прямо на берег выползали черные щупальца. Нет, не нити, к которым Степан уже давно привык, а вот это страшное, извивающееся. Словно зло, что пряталось глубоко на дне, пробудилось, почуяв еще более страшное зло, почуяло и потянулось. Щупальца оплетали Игнатовы ноги, ползли вверх по насквозь промокшему сюртуку, прорастали через кожу и плоть, подсвечивали глаза дурным, желтым светом.

Да что же это? Да как же они так?.. Убежать бы, но ведь поздно. Не отпустит их Вран. А если и отпустит, то форы большой не даст. Ровно столько, чтобы потом вдоволь повеселиться со своей кровавой Погоней.

Степан так испугался, что не сразу заметил, как одно из щупалец раскачивает лодку, тянется к его руке. Дотянулось, обожгло холодом и тут же истаяло рассветным туманом. А потайной ключ вспыхнул с невиданной силой, аж глазам стало больно.

– Что, пограничник, и тут ты видишь всякое?

Вран улыбался. Лицо его, до этого молодое, с аккуратной щегольской бородкой, вдруг на мгновение изменилось. Из-под чужой, ворованной кожи проступили струпья, засочился прямо на дорогую шелковую сорочку гной. Хорошая маска, да только у всякой маски есть свой срок. У этой вот, похоже, заканчивался. Новая плоть нужна. Новая кровь. Самое время созывать Черную Погоню.

– Видишь. – Вран продолжал улыбаться. – И меня настоящего видишь. Тогда должен понимать, что мне от людей больше всего нужно.

Понимал. И от понимания этого волосы на загривке становились дыбом. А еще от осознания, что ему в одиночку ту тварь, что прячется за маской, никогда не остановить.

– Даже не пытайся. – Все он про Степана знал. Знал и не боялся. – И на пути у меня не становись, пограничник. Если не хочешь, чтобы и твоя шкура послужила мне добрую службу.

– Его не трожь! – вступился Игнат. – Он тебе не навредит и нам не помешает.

А ведь и в самом деле не помешает. Что он против Врановой Погони, против той черной силищи, что стоит за спиной их страшного приятеля?

– Отпусти меня. – Выбрался из лодки и рухнул на колени прямо в холодную озерную воду. К кому из этих двоих обращался, и сам не знал.

Не отпустили. Глупо было надеяться.

– Степа, ты же друг мне! – Игнат хмурился, вглядывался ему в лицо. – Мы же с тобой с младенчества, считай, вместе. – Куда я без тебя? Ты же видел, как они! Как они все против нас! Потому что у них сила и власть.

– И у тебя будет, дай время, – попытался убедить, образумить, но не вышло.

– А не хочу я время терять, когда они там живут и жизнью своей наслаждаются! Я сейчас хочу! Мне чужого не надо, вы с моим, главное, считайтесь! Со мной, Игнатом Горяевым, считайтесь! А коли не захотите, так я вас заставлю.

– Мы заставим, – поправил его Вран вкрадчиво.

…Беда случилась на третий день. Савастеев с приятелем, помещиком Агаповым, отправились в тайгу на охоту. С ними еще три егеря из местных, Злотниковым снаряженных. Тревогу забили на следующее утро, когда охотники из лесу не вернулись. Собрали поисковый отряд, позвали всех желающих, потому как злотниковский тесть однажды вот точно так же с охоты не вернулся. Помнил город тот страшный случай. Помнил и боялся повторения. Оттого и забылись старые разногласия и обиды. Оттого и затесались в поисковый отряд Игнат со Степаном. Ну и Вран, конечно, как же без него?! Игнат всю дорогу держался поближе к Оксане Сергеевне, уговаривал, утешал. И девица от его ласкового голоса успокаивалась, даже улыбаться начала. А на сердце Степана скреблись кошки, хоть по малодушию своему он до последнего надеялся, что не выполнил Игнат угроз, пожалел отца своей зазнобы.

Не пожалел. Первыми на ту кровавую поляну вышли люди Злотникова. Сначала замерли, а потом закричали в ужасе, точно были не крепкими мужиками, а сопливыми мальчишками. И запах… Как же страшно пахло в том месте! От кровавой росы на примятой траве поднимался пар…

Вскрикнула, начала валиться с лошади Оксана Сергеевна, но Игнат не позволил ей упасть. Одной рукой подхватил лошадку под уздцы, второй – девицу за талию, прижал к себе, не позволяя смотреть, не давая увидеть то, что видели остальные. Что это было с его стороны? Жалость? Милосердие? Или тонкий расчет? Может, тогда еще Игнатово сердце не окаменело до конца, может, чувствовал он, помимо радости, еще хоть капельку вины? По крайней мере Степану именно так и хотелось думать.

Тогда так и не поняли, что случилось с охотниками. Кто грешил на диких зверей, кто шепотом, с оглядкой, рассказывал о том, что в окрестностях Чернокаменска завелся вурдалак, потому что ни один зверь не сумеет сотворить с человеком такое…

Хоронили Сергея Антоновича Савастеева и помещика Агапова в Чернокаменске. Людей на похоронах было немало. Много добрых слов сказали об усопших, много соболезнований услышала враз осиротевшая и враз превратившаяся в единственную наследницу многомиллионного состояния Оксана Сергеевна. Вот только ничего она не слышала и никого не видела, кроме Игната. Только он стал ее единственной надеждой и опорой. Сначала так, а потом, как прошел срок траура, и законным супругом. Так все и вышло, как хотелось лучшему другу. Жена-красавица, души в нем не чаящая, любимая сестренка, капитал, что на глазах прирастал, почет и уважение, дом – полная чаша…

Про новый дом Игнат заговорил сразу после женитьбы. Не в избушку ж родительскую везти молодую жену! Нужен дом! Такой, чтобы всем на зависть, чтобы диковиннее злотниковского замка, чтобы только об нем говорили и до Уральских гор, и за ними…