Эдвард Ли - Минотавра

Дикки нахмурился, когда посмотрел в их сторону, Боллз наклонился и присосался к левой груди. Когда он принялся сосать сосок, то тот сразу распух, и стал похож на солёную жвачку, а затем пошло горячее молоко и наполнило ему рот. Это было его воображение, или он почувствовал привкус самогона? Он наслаждался процессом, позволяя ему медленно стекать в горло. Его член встал молниеносно. Он расстегнул джинсы, достал его и начал дрочить.

— Эй, полегче, ковбой, какого хрена ты делаешь? — Немедленно возразила Ида.

Боллз искренне ответил ей:

— Я достал своего петушка, чтобы ты пососала его.

— С хера ли, блять! Я не буду этого делать! Ты хоть знаешь, кто я такая?

Опять же Боллз ответил максимально искренне и честно:

— Ты малолетняя дебилойдка, которой мужики харкают и ебут в рот только за то, что твоя алкашка мамаша сдаёт тебя им в оренду. Другими словами... Ты просто шлюха.

— Да? Ну, шлюхам платят, мудак, а я не вижу денег в твоей руке, — ответила она.

Боллз очень не любил, когда его называли мудаком. Так называл его отец почти каждый день своей жизни. Он ударил её кулаком в нос, и она почти потеряла сознание.

— Найди съезд с дороги, Дикки, — приказал он. — Ты слышал, эта пизда назвала меня мудаком.

— Ой, да ладно тебе, Боллз, — последовал испуганный ответ Дикки. — Вышвырни её из машины и всё.

— Нет, я собираюсь преподать урок этой голодранке... Притормози, говорю.

Дикки застонал и остановил машину. Тем временем Боллз засосал её сосок, подождал, пока ещё молоко натекло ему в рот, и затем откусил ей его. Ида вскрикнула, и Боллз снова ударил девушку, на этот раз удар пришёлся ей в челюсть, и она окончательно потеряла сознания. Дикки остановил машину на небольшой поляне у дороги.

— Чувак, выкинь её здесь, и давай валить уже, — умолял его Дикки. — Ты уже достаточно проучил её.

— Ещё нет, — пробормотал Боллз, открыл дверь, схватил горсть жирных волос и вытащил бессознательное тело девушки из машины. "Ну вот опять," — подумал про себя Дикки, наблюдая, как Боллз тащил за волосы Иду в лес, пока не скрылся из виду.

Пока писатель лежал голый на кровати, он представлял себе, что с ним в постели находятся семь обнажённых девушек. Их горячие языки и губы лизали и целовали его плоть. Любой блуждающий взгляд показывал ему красивые голые попки, груди с набухшими сосками, трущимися об его лицо, влажные рты, которые сплетались в чувственных поцелуях. Тела гладкой белой плоти переплетались вокруг него, они постоянно менялись местами, чтобы сладострастно покрывать поцелуями каждый дюйм его тела. Какой прекрасный сон, думал он во сне.

— Ладно, девочки, — проговорил сладкий неизвестный голос. — Теперь давайте по-настоящему поработаем над ним...

Пружины кровати заскрипели, когда группа обслуживающих девушек в очередной раз сменили позиции, но на этот раз ему показалось, что каждая из них заняла специально назначенные заранее места, и после этого он, наконец, смог различить их лица: Беатрис, Анита, Нина и ещё несколько других девушек, так же работающих у миссис Гилман, которых он не знал по именам, и наряду с этими последними, но не в последнюю очередь, он увидел Нэнси.

Бляяя — писатель уже и забыл, когда в последний раз использовал ненормативную лексику. Беатрис всосала его язык в свой рот и принялась сосать его. Ещё две девушки сосали каждый из его сосков, следующее, что он заметил, — его правое яичко было во рту Аниты, в то время как левое сосала Нина. Шестая девушка медленно и очень глубоко засовывала свой язык ему в анус, а Нэнси тем временим... Сосала ему. Это было божественно, писателя охватило ощущение райского наслаждения. Где-то часы пробили полночь... И за пределами окон... Завыл волк. Каждое ощущение удовольствия, которое его тело могло чувствовать в данный момент, стимулировалось с неимоверной силой. Один его глаз смог заглянуть между огромными грудями Беатрис, и его взору предстала Нэнси поднимающая свою голову с его члена; его пенис был настолько налит кровью, что он выглядел чужим, он выглядел намного больше, чем то, что он привык видеть каждый день. Затем Беатрис чуть поменяла положение своего тела, чтобы более пристально сосать его язык, и закрыла ему весь обзор. Я хотел бы посмотреть, что Д.Н. Лоуренс написал бы об этом. Сосание становилось более настырным во всех местах, кроме его пениса. Нэнси отстранила рот от его члена. Хотя он не мог видеть, но он мог чувствовать, и то, что она сейчас делала, было понятно и по ощущениям: она обхватила его член большим и указательным пальцами кольцом и принялась дрочить ему, смазывая его член слюной, блаженное ощущение со всего тела медленно подходило к его паху... Затем ещё более возбуждающее ощущение появилось на самом кончике его члена. "Святые угодники, как же хорошо," — подумал он. Что бы это ни было.

— Пришло время кончить, мистер писатель, — объявила Нэнси, сильнее сжала кольцо и начала намного быстрее мастурбировать ему.

Всё тело писателя сжалось; он был на грани оргазма. В предоргазменный момент он услышал звук, подозрительно похожий на вакуумный насос. Он оттолкнул Беатрис и с ужасом посмотрел вниз, он увидел, как Нэнси держала вакуумную трубку термо-запаковщика и погрузила её ему в уретру уже на несколько сантиметров. Сперма заполнила трубку за одну секунду, после чего машинка продолжала сосать. Беатрис села ему на лицо, чтобы прижать, а Нэнси усмехнулась. — Боже, как волшебно... Она держала трубку в его члене даже после того, как вакуумный насос высосал всю сперму из его чресел. Затем раздался щелчок, как будто кто-то увеличил мощность прибора, а затем писатель задрожал всем телом, чувствуя уже, что не только его эякуляция высасывается из его репродуктивного тракта.

— Да, мы всё заберём, старый похотливый ублюдок! — И все девочки принялись хохотать, как ведьмы на шабаше.

После нескольких минут экзекуции, трубка наконец была извлечена, а писатель отпущен. Во время дьявольского смеха он опустил глаза вниз и в ужасе увидел, что трубка в десять футов длиной и пластиковый мешок были заполнены кровью и розоватой текстуральной материей, которая при более визуальном осмотре оказалась его яичками.

— О, Боже, Боже мой! — Сокрушался писатель, когда он потянулся, чтобы ощупать свою мошонку, то его подозрения оправдались, он держал в руке пустой кожаный мешочек... Именно в этот момент он проснулся.

Настолько убедительным были детали этого сна и ясными — образы, что первое, что он сделал, как его разум приобрёл ясность мысли, было потрогать свои яички. Слава Богу, подумал он, это все лишь сон. Писатель понял, что это был первый его эротичный сон за многие годы. Луч солнечного света, пробивающийся через жалюзи на окне, падал ему на глаза и отдавался болью в голове.