Игорь Бер - Запертые двери [СИ]

— Ты нужен нам, Элдред, — впервые за долгое время назвала она его по имени. В последний раз, она его так называла более двадцати лет назад, когда ей было всего девятнадцать и они лежали в одной постели и ели яблоки после долгих часов занятия любовью. Возможно, она сама даже не заметила, что произнесла почти те же слова, что и при последней их близости: «Ты нужен мне, Элдред. Хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной». От этих воспоминаний он почувствовал теплоту в груди и легкую боль в животе. Даже спустя столько лет, он испытывал к ней чувства. — Ты нужен городу.

Что касается ее чувств….

Элдред в них глубоко сомневался.

В голове Тима вертелись строчки из стихотворения, которое он никак не мог вспомнить, где слышал раньше. Эти строчки замкнутым кольцом возвращались к нему снова и снова, (ветер запах принесет, свежевырытых могил…) сводя его сума не менее эффективней, чем старик, который ужасным образом вернулся из мертвых и неуклюже, как нищий калека, выбрался из своей зловонной могилы.

Джонатан Энтони Хорн предстал перед Тимом во всем своем безобразии, медленно покачиваясь под дуновением холодного пронизывающего ветра, который не переставал трепать его сгнившее тряпье. Длинные, редкие седые волосы старика и борода, которой хватило прикрыть его адамово яблоко, были вымазаны в сырой земле и некой слизи. Глаза глубоко впали внутрь черепной коробки, но даже так можно было разглядеть, что оба немигающих глаза горели тревожным темно-синим светом. Лишенные волосяного покроя брови нависали кожаными мешками над провалами глаз. Кожа старика медленно меняла свой цвет — вначале она была белой и пятнистой как жабье брюхо, затем она начала постепенно желтеть, превращая ее владельца в восковую статую, а затем и вовсе позеленела и покрылась черными пятнами. Там, где черные пятна становились диаметром больше пятицентовика, кожа трескалась и шелушилась, опадая как осенняя листва, паря на ветру, планируя наземь или уносимая в темную даль. Правая сторона его щеки не только начисто лишилась кожи, но и нескольких мышечных тканей и теперь Тим мог созерцать звериный оскал челюсти мертвеца.

После смерти, Джонатан Хорн прибавил в росте, став почти исполином и к тому же обзавелся широченными плечами, но при этом оставался все таким же худым.

На глазах юноши, одна из ушных раковин Хорна отвалилась и тот, с лишенным эмоций лицом, начал затаптывать ее подошвой потрепанных кед в жидкую почву, на которой частые лужи напоминали о недавно прошедшем дожде, хотя Тим прекрасно помнил, что до того как войти в свою комнату, дождь только набирал силу. И даже сейчас он мог слышать оклики грома за своей спиной.

Тим быстро вновь оглянулся назад, на дверь, которая в общем-то ничего общего не имела с этим кладбищем. На миг, Тиму это даже показалось забавным — среди огромного количества крестов и могильных плит, возвышалась дверь, открыв которую (если только удастся не опрокинуть ее) можно было увидеть, скорее всего, все тоже кладбище. И все же, звук грома доносился с другой стороны, за самой дверью. Пусть она казалась нелепой и бесполезной, Тим не оставлял надежду, что открыв ее он сможет спастись.

Старик зажал длинным пальцем левую ноздрю и сильно выдохнул. Из правой ноздри, вместо соплей, в разные стороны разлетелись черви и опарыши.

— Проклятые паразиты! — зло прямо кипело в нем. — Так и норовят меня раздеть до костей. — Хорн отнял палец от носа, но ноздря так и осталась припечатанной к хрящевой перегородке. Левая рука старика прикрывала грудь с самого начала, как он только выбрался из могилы, орудуя только правой и искривляя суставы невероятным образом, чем мог бы привести к зависти даже цирковых акробатов. Казалось, этой рукой он пытался скрыть от Тима что-то, что будет продемонстрировано в нужное время, в нужный час.

Над чудовищем вились десятки мух, кое-где его тело было покрыто мхом, по плечам и шее бегали мокрицы и ползали слизни и улитки. Ко всему этому ужасному зрелищу, добавлялся сильный и невыносимый трупный запах.

Мертвец поднял голову в черное небо, затянутое тучами и со свистом вобрал в грудь свежего ночного воздуха, при этом его грудная клетка осталась неподвижной.

— Запах дождя, — доложил он, улыбаясь левой стороной губ, в то время как правая продолжала скалиться. — Дождя, ветра и гноения. Да и гноения. Даже не знаю, какой из этих запахов мне больше по душе.

— Как это… — начал было Тим, как труп его тут же осадил, цыкнув на него и вытянув вверх палец с длинным грязным ногтем. Через полминуты или меньше, Хорн приложил к указательному пальцу и все остальные четыре и медленно начал ими шевелить, изображая волны на пшеничном поле в ветреную погоду.

— Шум листвы, — коротко объяснил он свои движения пальцами. — Под землей их не слышно. Ветер слышен, а вот листва нет. Не странно ли, а?

Тим не нашелся с ответом, но старик на него и не рассчитывал.

Пантомима продолжалась около трех минут, после чего старик опустил голову и вновь обратил свой слепой взгляд на испуганного парня. Ветер не переставал трепать его седые длинные волосы (коих не было у него при жизни, но ведь ногти и волосы продолжают расти и после смерти, не так ли?), а также лоскутки оборванной одежды и кожи на лице. Улыбка в левой стороне губ постепенно померкла. Хотя она и не предавала ему маломальского добродушия, все же в его виде прибавилось агрессии.

— Удивлен видеть меня вновь, Тимми? Не в каждый день перед тобой предстают воскресшие из мертвых. Хотя, воскрешением я бы это не назвал. — Слой темно-серой кожи медленно сполз с его лба, трепыхаясь от ветра. Он шелестел с мерзким звуком несколько секунд, пока не оторвался и не улетел вдаль. — Вот, посмотри на плоды своих трудов, — сказал Хорн и убрал в сторону левую руку, открыв дыру в своей груди, которую проделала кирка, оставленная в могиле, когда его столкнули во второй и последний раз.

Тим мотнул головой, смотря на монстра и понимая, что его дни сочтены. Ибо вокруг все во власти Смерти. Теперь дверь за его спиной казалось просто насмешкой над его надеждой на спасение. Даже если он и переживет эту ночь и проживет еще десять лет, где гарантии, что в один из обычных дней, он не откроет дверь своего дома и вновь не попадет на это самое кладбище и предстанет перед мертвым стариком?

— Теперь я не могу даже дотронуться до себя, потому что все к чему я прикасаюсь, отваливается и рвется. — Чтобы подтвердить свои слова, старик потянул за прядь волос на своей голове и остался с ней в ладони, вместе с небольшим лоскутком кожи. Там же где волосы были вырваны, остался голый бело-желтый череп. Хорн отпустил их и ветер тут же унес их с собой в темноту.