Михаил Сельдемешев - Ловцы желаний

— Но вы все-таки пожелали чего-то, не правда ли? — спросил Алфимов.

— В том-то и дело, что нет! — эмоционально отреагировал Фокусник. — Видите ли, господа: даже такое слабое и несовершенное существо, как человек, способно развиваться и самосовершенствоваться. Чего уж говорить о Ловцах Желаний! Эти сверхсущества наверняка не бездействуют — они тоже стремятся к познанию. Думаю, они кое-чего достигли за последние годы и поэтому отыскали меня, хотя я не допускал ни малейшей попытки зарождения в себе хоть какого-то подобия желания. Что ж, за все рано или поздно приходится платить. Настало это время и для меня.

Фокусник какое-то время помолчал, затем произнес:

— Каждый в конечном счете сам решает, как ему направлять русло своей жизни, но я хочу, чтобы вы извлекли из услышанного один урок; никогда не желайте ничего так сильно, ибо рано или поздно найдутся те, кто исполнят это для вас, но сделают они все по-своему, и цена всегда будет непомерно высокой… Ну а мне, пожалуй, пора, — Фокусник неожиданно встал и уверенно направился к выходу.

Я ждал, что Алфимов воспрепятствует этому, но Фокусник сам остановился у выхода из камеры, обернулся и произнес:

— Я сейчас выйду во двор. Все произойдет там. — На его лице появилось умоляющее выражение, и он добавил: — Поверьте, это действительно необходимо.

Мы с Алфимовым по-прежнему хранили молчание. Тишину нарушил ворвавшийся в камеру охранник.

— Там во дворе какая-то чертовщина происходит! — возбужденно выпалил он. — На снегу значки сами по себе появляются…

Я перевел взгляд на Фокусника — выражение его уставшего лица словно говорило: «Ну, вот видите».

Не сговариваясь, мы все встали и побрели к выходу из крепости, в тюремный двор. Фокусник шествовал впереди, охранники держались чуть поодаль, не спуская с него глаз.

Когда мы вышли на улицу, яркий свет неожиданно ослепил наши привыкшие к сумраку камеры глаза. Солнце отражалось от снега, покрывшего за ночь ровным слоем всю территорию двора. Несколько солдат, находившихся здесь, куда-то показывали, громко и эмоционально что-то обсуждая. Мы сразу это увидели: на белоснежном покрове чья-то невидимая рука выводила треугольники. Они появлялись прямо на наших глазах и постепенно заполняли собою пространство двора.

Фокусник медленно двинулся вперед. При других обстоятельствах его внешний вид вызвал бы всеобщее недоумение: шинель, наброшенная на голое тело, подобно тюремному двору усеянное рисунками, босые ноги, оставляющие следы на снегу… Но сейчас на это никто не обратил внимания — «чудесная» роспись затмила собою все остальное.

Когда Фокусник дошел до центра двора, он остановился. И в этот же момент все треугольники разом исчезли, словно их никогда и не было. Снежный покров снова стал нетронутым. Но ненадолго: заснеженный двор вдруг наискось пересекла огромная полоса. Затем вторая, берущая начало из первой. И, наконец, третья, соединившая собою концы первых двух. В самом центре получившегося таким образом огромного треугольника стоял Фокусник.

Мне стало жалко этого человека, ссутулившегося и втянувшего плечи от холода. И вдруг меня охватил необъяснимый ужас. Я огляделся и увидел, что то же самое испытывают Алфимов и все окружающие. Фокусник же поднял руку и… провалился. Да, именно провалился! И если бы я не знал, что под тонким слоем снега находится вымощенная булыжником дорога, я бы решил, что он утонул в сугробе…

Итак, вся эта жуткая история завершилась так же внезапно, как и началась. О Фокуснике напоминала лишь шинель, оставшаяся лежать на снегу, который опять был чист, словно раскинутый в тюремном дворе белый гигантский платок. Что произошло с ним, где он оказался и какую цену ему пришлось заплатить Ловцам Желаний — все это он унес с собой. Нам же всем еще предстояло почтить память жертв последних событий и постараться как можно скорее забыть о случившемся, ибо осознанию это все не подлежало…

Закончив писать, Капустин бросил карандаш на стол и энергично потер руки. Глаза его излучали неподдельный восторг.

— Нет, ну ты подумай! — воскликнул он. — Нет, ну надо же! — Писатель не находил слов, чтобы высказать свои впечатления от услышанного.

Елизавета же, напротив, совсем не разделяла восторгов мужа. Ее лицо в определенный момент моего повествования сделалось мрачным, и она все время жалась к Капустину, едва заметно озираясь по сторонам.

— Это все на самом деле происходило здесь? — тихо спросила она, когда ее муж наконец успокоился.

— Можете не сомневаться, если, конечно, слова старика, побывавшего в клинике для душевнобольных, имеют для вас какую-либо ценность, — ответил я.

— Вы даже и не представляете себе — какую! — вмешался Капустин. — Как жаль, что крепость больше не используется по назначению! Я бы мог поработать здесь кем-нибудь некоторое время. Здесь же неиссякаемый источник чего-то непостижимого, в этих Зеленых Камнях! Я бы черпал из него, пока бумага успевала бы отражать мое вдохновение. Например, сидя в канцелярии, изучал бы обстоятельства дел всех арестантов. Одних только этих материалов хватило бы не на одну книгу…

— Либо вы бы могли посидеть в заключении, — съязвил я.

— А почему бы и нет! — подхватил Капустин. — Столько времени можно было бы посвятить творчеству. Я бы действительно мог посидеть какое-то время в одной из камер. В той, например, где коротал свой срок Фокусник… Я придумал, чем мы сейчас займемся! — неожиданно воскликнул писатель, и в его глазах блеснули искорки азарта.

Еще не зная, что он придумал, я уже догадался, что эта его идея наверняка не понравится Елизавете.

— Мы немедля посетим все камеры, в которых происходила эта история с треугольниками. Немедля! — Капустин вскочил на ноги.

Я было хотел заверить писателя, что ничего интересного он там не увидит, но в этот момент раздался тихий и какой-то надрывный голос его жены:

— Жорж, я тебя умоляю отказаться от этой затеи. Пожалуйста, Жорж, — она взяла его за руку, словно пытаясь удержать.

Писатель какое-то время обводил нас взглядом, в котором читалось искреннее непонимание возникших возражений против его гениальной задумки. Затем он сел на место и поцеловал руку Елизаветы, которой она все еще продолжала его удерживать.

— Ну, как пожелаете, — без оттенка какой-либо обиды произнес он.

«Не знаю, как насчет любви, но то, что Капустин уважает свою супругу — это точно», — подумал я тогда, а вслух произнес:

— Пора бы нам уже и в город возвращаться — вот и смеркаться стало…

— Да вы что, Яков Михайлович? — Капустин снова оказался на ногах. — Настойчиво умоляю вас продолжать. Да чего там, мы просто требуем хотя бы еще одной истории!