Александр Грин - Гибель Петрограда [Фантастика Серебряного века. Том XII]

Я не присутствовал при допросе злоумышленника. После мне говорили, что он отказался отвечать, не назвал себя, держался с достоинством и умер довольно мужественно. Его расстреляли на рассвете, под холодным серым небом и зарыли тут же, во дворе замка, чудом спасенного от разрушения.

Скоро приехал мотоциклист из штаба с приказом. Надо было немедленно двигаться дальше. Я вернулся в столовую, чтобы взглянуть еще раз на портрет. Я почти удивился, увидев его на том же месте. Мне казалось, что тот человек без лица и имени, который лежал теперь в отдаленном углу двора, был душою этого портрета, душою того, кто умер сейчас вторично и продолжал смотреть на меня, улыбаясь, из своей драгоценной тяжелой рамы.

И я думал о том, что этот мрачный призрак прошлого, отмеченный точно клеймом таинственного заклятья, оживающий в молчании угрюмых ночей своего замка, все же осужден, и нет в мире силы, которая могла бы изменить приговор судьбы.

Его улыбка, насмешливая и коварная, была только застывшей улыбкой трупа. И его вечная жизнь на полотне была только смертью.

Не было мира…

Державы согласия дали клятвенное обещание не вести переговоров о мире до полного разгрома тевтонских полчищ.

Русские прошли Кюстрин, обошли Берлин и заняли Потсдам. Англичане с бельгийцами дрались у Ганновера, французы и еще какая-то нация, по-видимому, нация королевства, соседнего с Францией, теснили немцев к Магдебургу.

Бесконечной, безграничной лавиной катился к Берлину поток разоренных, обнищавших беженцев. За хлеб перерывали горло. Французы на пути своего наступления натыкались на трупы стариков и женщин, обходили разбитые дома, опустошенные бочонки, бутылки, разломанную мебель, перебитую исковерканную утварь. По ночам кровавое зарево окутывало горизонт: то армия кронпринца, отступая, сжигала железнодорожные станции.

Штаб русских расположился во дворце Потсдама.

Был март. Тепло грело солнышко. Здесь, на западе, деревья покрылись уже листьями; рассыпавшись огневыми пятнами на куртинах и клумбах, благоухали розы. San-Soussi [26] … San-Soussi — Сан-Суси, дворец Фридриха Великого и одноименный парк в Потсдаме. прекрасен весною. На реке города кипела новая жизнь. Солдаты замывали сапоги, втащив до середины реки, мыли и скребли походные, обозные телеги, полоскали белье, чистили орудия. Саперы-тверитяне, соорудив что-то вроде бредня, шествуя по горло в воде, заводили его к берегу. Тут же на подвесных котелках варили уху. Население Потсдама, чтобы задобрить русских солдат, приносило им сотни ящиков сигар и табака. Но не по вкусу русскому мужичку была немецкая сигара, их клали между заскорузлыми ладонями, терли, крошили мелко, а из крошенного табака вертели «козьи ножки».

Мол, «так важнее будет».

Целый месяц, день и ночь могучей лавиной катились по улицам города серо-зеленые, сермяжные полки. Как на подбор: загорелые, обветренные, мозолистой рукой поддерживая «трехлинейку», гулко отчеканивая по асфальту богатырскими сапогами, вырастали и таяли, появлялись и исчезали семеновцы и гренадеры, павловцы и нижегородцы; а на смену их за полками с лязганьем и скрипом громыхали обозы. Шлифованный асфальт не выдерживал тяжести батарей и проламывался под колесами 42-сантиметровых мортир, отнятых у немцев.

А вдруг… с лихой песней, заломив бескозырки, сверкая пиками, сдерживая лохматых степняков, проезжали донцы…

«Эй, соколы».

Стоном стонала земля. Тысячи орудий громили форты. Сам кайзер руководил обороной. Над головами русских летели уже не «чемоданы» [27] … «чемоданы» — в годы Первой мировой войны прозвище крупнокалиберных снарядов. , а целые «комоды», новое изобретение Круппа, 58-сантиметровые бризантные страшилища.

Сегодня в Потсдам прилетел аэроплан французов — это была первая ласточка соединения армий. Русские сейчас же, отдали визит: поручик З… на том же аэроплане, убранном русскими флагами, спустился в штаб французского главнокомандующего.

К вечеру целая стая соединенных воздушных птиц ринулась к берлинским фортам. Наперерез орлам, загородив полнеба, вздыбились два Цеппелина. Стосильный Ньюпорт тремя тюрпеновскими бомбами [28] … тюрпеновскими бомбами — Подразумеваются бомбы, заряженные взрывчаткой, разработанной французским химиком Ф. Турпеном (1848–1927) — мелинит, лиддит т. п. разорвал в клочья последние детища старого графа.

А Берлин трепетал. Замер. Дышал нервно и тяжело. Ужасное, грозное, то что с начала войны кошмаром нависло над бедным городом, животный страх, панический ужас перед русской армией тихим безмолвным призраком повеял над Берлином. Жизнь притихла: автомобили и автобусы отстаивались по гаражам, бензин иссяк и ценился на вес золота. Произведения искусств складывались в ящики, запаивались и опускались на дно Шпрее. Кафе, биргалле, «ашингеры» [29] … «ашингеры» — Т. е. популярные рестораны и пивные гастрономического предприятия бр. Ашингер, основанного в 1892 г. прекратили торговлю. Магазины закрылись. Тысячная толпа на площади Alexanderplatz разграбила Тица [30] …Тица — Тиц — универсальный магазин на Александерплац, в описываемое время один из крупнейших в Берлине. . Груды разорванного тряпья, черепки посуды, выброшенная мебель, пианино и кровати безобразным хаосом громоздились на площади. Говорили — что прискакавший взвод королевских улан дал по толпе два залпа, врезался в массу теснящихся тел и с шашками наголо очистил дорогу. Целый день берлинцы ходили смотреть запекшиеся лужицы крови около вокзала и у трамвая.

На окраине, в тюрьме томились русские заложники, поляки и евреи: не раз волосатая рука жирного смотрителя тыкала в зубы стонущим панам и Янкелям, а сошедших от ужаса с ума вытаскивали на двор и тут же рубили шашками.

Беглецы расположились в Тиргартене: на траве, на шоссе, в аллее побед, на мраморных пьедесталах предков Вильгельма.

Раскинулись новые поселки.

По ночам, при потушенных огнях, безмолвная таинственная масса восставших манифестантов двигалась ко дворцу. Кричали и звали кайзера, требовали прекращения войны. Сотнями черных, пустынных окон безмолвно глядел дворец на протянутые руки; а кайзер, сам кайзер, поседевший, осунувшийся, но еще бодрый, поблескивая орлиным взором, взобравшись на орудие на главном редуте крепости, говорил «очередную» речь. Вылупив глаза, потрясая касками, орали остатки великих армий, бешеное «Hoh! Hoh! Hoh!» катилось от редута к редуту.

А тысячи орудий русских каждый час и день и ночь выбивали похоронный марш по бедному «фатерлянду».

Десятый день.