Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– Во! – плюгавый мужичонка по кличке «Вася-Всё-Заебись» ловко выудил из кармана юбилейный рубль с изображением Ленина – «картавчик». Из моего кармана. С Васей мы познакомились лишь полчаса назад в очереди за водкой, но он уже беззастенчиво путает мои карманы со своими собственными. Полезное это знакомство я завел, вычислив Васю в толпе, когда тот подавал всем посвященным тайный знак – задрал над очередью к небесам большой палец. С помощью такого нехитрого жеста алкаши, желающие «сообразить на троих», посылают сигнал другим таким же соискателям. Отсюда, вероятно, и проистекает оригинальное Васино прозвище.

Рубль 1970 года выпуска, где Ильич красуется во весь рост, гордо воздев длань, указующую гражданам страны Советов правильную дорогу к коммунизму, Вася совместил на глазок с циферблатом часов, что висят на фасаде здания почтамта, напротив магазина «Вина-Воды». При этом рука Ильича указала ровно на одиннадцать. Стрелка часов, впрочем, тоже.

– Чаво не открывают-то, ироды, – сразу забеспокоились в толпе. – «Ленинский час» настал, все по закону, по справедливости…

Юбилейный рубль, выпущенный к 100-летию со дня рождения вождя мирового пролетариата и бывший последним в моей самой заветной заначке, врать не может: длань Ленина безошибочно указывает дорогу в светлое алкогольное будущее. Скорее уж врут часы, где бы они ни были расположены: хоть на провинциальном почтамте, хоть на Спасской башне Кремля.

Мент в сбитой на ухо фуражке, видимо, понимает, что сейчас толпа разорвет его на дюжину маленьких милиционерчиков, и открывает наконец врата в винно-водочный рай. Очередь облегченно выдыхает, будто у нее одни гигантские легкие на всех.

12.30 и позже. Наконец-то бесконечно тянущаяся очередь доходит и до нас. Мы нетерпеливо хватаем с грязного прилавка заветную поллитру и ломимся к детской площадке с деревянными грибками, как лоси к водопою.

– Партия все очень мудро решила. Зарплаты у нас в стране скока? – втолковывает «Вася-Всё-Заебись», тыча обгрызенным желтым ногтем прямо в сизый нос третьего лица нашей алкотроицы – невзрачного мужичонки в промасленном ватнике. Тот ответить ничего не может по причине того, что омерзительно пьян, и лишь кивает башкой так, что она, того гляди, отвалится от тощей шеи и полетит в песочницу, как сдувшийся, обоссанный хулиганами мячик.

– …Сто – сто двадцать рубчиков, так? – напирает Вася. – Это минимум 30 бутылок водки, верно? А дней в месяце сколь? Во-о-о-от! Чуете? Поллитровка раньше стоила 2 рубля 87 ко-пеек, а опосля подорожания стала три двенадцать. Помножим на тридцать – получается девяносто три шестьдесят. Даже на закусь остается! Бутылка в день – норма для строителя коммунизма! И наша родная коммунистическая, мать ее, партия, это хорошо понимает. Вы уж мне поверьте! Потому как трезвенник – это скрытый враг советского строя! Тайный диссидент или же этот, как его, сионист!..

Еще позже. Мы с «ватником» лупим Васю смертным боем, а он кричит, что мы сионисты и что он настучит на нас комитетчикам.

День третий

12.00. Чувствую себя словно портовая шлюха на следующий день после прибытия военной эскадры. Все болит так, будто меня сбил «КамАЗ», груженный щебенкой. К тому же всю ночь мне снились цыпленок табака размером со страуса и котлета по-киевски величиной с легковой автомобиль. Жрать хочется зверски. Ругаться с Настей на счет моего пантагрюэлического пьянства и отсутствия денег нет сил, поэтому обхожу ее противолодочным зигзагом, словно доблестный торпедный катер немецкую подлодку «Летучий голландец», и молча выхожу на улицу.

Там уже стоит трескучая зеленая «инвалидка», в которой восседает, как король на именинах, Бармен. Лицо его и лысый череп изрыты багровыми буграми и ямами, как у прокаженного. Поговаривают, что он – воин-«афганец» и горел в танке, исполняя свой интернациональный долг в далеком Афганистане. Но я-то знаю правду… Инвалидность у него самая настоящая, хоть и купленная у комиссии ВТЭК за тысячу рублей. В справке так и значится: «социальный инвалид». Мол, руки-ноги есть, но работать не может, ибо как с такой рожей строить светлое коммунистическое будущее? Только настроение портить трудовому коллективу и пугать заезжее начальство. Или, к примеру, на доску почета этакую монстрину разве повесишь, даже ежели заслужит? В общем, не работник, а сплошная головная боль для любого начальства. Уж лучше пусть сидит себе тихо не пенсийке и не мешает другим стремиться к светлым далям коммунизма. Даже машиненку ему кое-какую справим, чтобы в трамваях не попрошайничал.

К водителям таких машинок, на какой рассекал Бармен, и у шоферов нормальных тачек, и даже у пешеходов отношение особое: снисходительно-презрительно-жалостливое. У них в правах вычеркиваются все категории и ставится специальный штамп: «мотоколяска». Эти «коляски» даже рвачи-гаишники почти никогда не останавливают: то ли стыдно перед инвалидами, то ли, что вернее, думают – поживиться нечем. Но как раз в этом они глубоко не правы.

На лацкане хозяина недомашины гордо сверкает сине-золотой значок общества трезвости. Знающие люди говорят, что он действительно является почетным членом этой организации и спиртного в рот не берет ни капли. А еще эти знающие люди в курсе, что среди всех рычагов и рычажков, которыми управляется драндулет, чтобы с ним мог сладить даже безногий, имеется один «лишний». Если потянуть его и хитро вывернуть вправо, из специального крантика, спрятанного под капотом, закапает мутный, как старческая слеза, но ядреный самогон. А если повернуть влево – пойдет очищенный. Двигатель у мотоколяски – от мотоцикла «ИЖ Планета», так что лишнего места в корпусе навалом. Даже принудительное воздушное охлаждение, дополнительный электрический стартер и генератор с «Москвича» не помешали установить туда хитрую систему из трубочек, шлангов, фильтров и объемистого перегонного куба. В результате «горбатый» превратился в настоящий самогонный аппарат на колесах, который местные алкаши метко окрестили «Зеленым змием». А портрет Бармену изуродовал конкурент-самогонщик – подкараулил его в подъезде и плеснул в лицо кислотой…

Мутное зелье, нацеженное в пузырек из-под чернил, обжигает мне нутро и рвется поначалу назад. Но я задерживаю дыхание и подавляю в себе рвотный рефлекс. Вскоре блаженное тепло разливается по венам, и жизнь вновь начинает играть всеми своими красками. И сразу же еще больше хочется жрать.

14.00. Может, и правда по совету Стрижака привязать к жопе веник?.. Нахожу в шкафчике под подоконником две свеклины, затвердевшие до состояния ископаемых окаменелостей. Попробую-ка я их сварить, что ли. Настька придет со своих бесплодных поисков работы – хоть ругаться не будет.