Нил Гейман - Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Чем больше советов Зофья давала мужу, тем больше у них было денег. Мужу стало интересно, что у нее там за сумочка такая, – он видел, что дело с ней нечисто, но Зофья ему прямо сказала, что нечего лезть не в свое дело. Тогда он принялся следить за нею и вскоре заметил, что какие-то странные люди постоянно шныряют то в дом, то из дома. С этого он решил, что его Зофья либо шпионка коммунистов, либо у нее любовники. Они крепко подрались, он запил и пил все больше и больше, а потом в один прекрасный день выкинул ее гадательные плашки.

– Плохие из русских мужья, – поделилась со мной Зофья своими выводами.

Вот так и получилось, что как-то ночью, когда она спала, муж открыл костяную защелку и забрался в сумку.

– Я решила, что он меня бросил, – объяснила она. – Почти двадцать лет я думала, что он кинул нас с малюткой и сбежал в Калифорнию. Не то чтобы я сильно возражала. Мне уже порядком надоело быть замужем, готовить обеды и убирать дом для кого-то еще. Куда как лучше готовить, что сам хочешь съесть, и прибираться, когда решишь устроить уборку. Хуже, что мама твоя осталась без отца. Это расстраивало меня больше всего.

А потом выяснилось, что никуда мой муж не сбежал. Он просто переночевал одну ночь в сумке, да и вышел себе – только двадцать лет спустя. Такой же пригожий, каким я его помнила. Да и мне времени хватило, чтобы простить ему все наши ссоры. Мы помирились, и все стало опять так романтично, но на следующее утро мы снова подрались, и тогда он поцеловал твою маму, которая благополучно проспала все его возвращение, в щечку, и ушел снова в сумку. Я не видела его еще двадцать лет. В последний раз, как он опять объявился, в кино показывали «Звездные войны», и он пошел смотреть и так восхитился, что полез в сумку рассказывать всем, какая это прелесть. Еще через два года тамошние обитатели вышли уже в полном составе и тоже захотели посмотреть фильм на видео – и все сиквелы тоже.

– Передай им, что приквелы смотреть не стоит, – только и сказала на это я.

С библиотеками у Зофьи были особые отношения – она всегда теряла библиотечные книги. То есть, она говорит, что вовсе она их не потеряла, и они на самом деле даже не просрочены – просто неделя в волшебной сумке выходит несколько длиннее по внешнему времени. И что ей, спрашивается, делать? Библиотекари все ненавидят Зофью, ее даже исключили из всех отделений в нашем округе. Когда мне было восемь, она заставляла меня ходить вместо нее в библиотеку и брать пачками биографии, научные издания и любовные романы Жоржетты Хейер. Мама чуть не посинела, когда узнала, но было уже поздно: бабуля уже большинство из них посеяла.

Нелегко писать о человеке так, будто он и вправду мертв. Мне до сих пор кажется, что Зофья сидит у себя дома, в гостиной, смотрит какой-нибудь старый хоррор и периодически роняет попкорн в сумку. Ждет, когда я заскочу, чтобы поиграть в скраббл.

Теперь эти библиотечные книжки уже никто не вернет.

Мама, бывало, приходила с работы домой и демонстративно закатывала глаза.

– Ты опять рассказывала им эти сказки? – говорила она. – Женевьева, имей в виду, твоя бабушка – страшная лгунья.

Зофья складывала доску для скраббла и пожимала плечами.

– Я изумительная лгунья, – говорила она, обращаясь к нам с Джейком. – Лучшая на свете. Обещайте, что вы не поверите ни единому слову.

Однако Джейку она про волшебную сумочку не рассказывала – только бальдерзивурлекистанские народные сказки и истории про народ под холмом. И про то, как они с мужем колесили по всей Европе, прячась в стогах и в амбарах, и как однажды, когда муж ушел искать еду, пришел фермер, обнаружил ее у себя в курятнике и решил, что раз так, самое время будет ее изнасиловать. Тогда Зофья открыла сумочку тем самым способом, который она мне показывала, и оттуда выскочила собака без шкуры, и съела фермера и всех его курей заодно.

Еще она учила нас с Джейком ругаться по-бальдерзивурлекистански. Я знаю, как сказать на этом языке «я люблю тебя», но не собираюсь говорить этого больше никому… кроме Джейка, когда найду его.

В восемь лет я верила всему, что рассказывала Зофья. К тринадцати – ни единому ее слову. В пятнадцать я увидела, как из ее дома вышел человек, оседлал бабушкин трехскоростной велосипед и поехал по улице. Одет он был странно и выглядел куда моложе моих мамы с папой, и хотя я никогда прежде его не видела, он показался мне каким-то знакомым. Я рванула за ним следом, тоже на велосипеде – до самого продуктового магазина – и села в засаду за линией касс. А он пошел покупать арахисовое масло, «Джек Дэниэлс», полдюжины фотоаппаратов для моментальных снимков, как минимум шестьдесят упаковок корзиночек с арахисовым маслом, три пакета «Хершис Киссес», пригоршню батончиков «Милки Вэй» и еще уйму всякого другого со стенда с конфетами возле кассы. Пока кассирша помогала ему сложить в сумку весь шоколад, он поднял глаза и увидел меня.

– Женевьева? – сказал он. – Так, кажется, тебя зовут?

Я кинулась вон из магазина. Он схватил свои пакеты и припустил за мной – наверное, даже сдачу не взял. В общем, я неслась прочь, но тут одна из лямок моих шлепанцев выскочила из подошвы, как они имеют обыкновение делать, и это так меня разозлило, что я взяла и остановилась. И повернулась к нему.

– Кто ты такой? – свирепо осведомилась я.

Но ответ я уже знала. Он выглядел, как мамин младший брат – правда, ужасно симпатичный. Понятно, почему Зофья в него влюбилась.

Звали его Рустан. Зофья сообщила родителям, что он эксперт по бальдерзивурлекистанскому фольклору и поживет у нее несколько дней. Даже обедать его привела. Джейк там тоже был, и я сразу заметила, что ему ясно как день: тут что-то не так. Всем это было ясно, кроме моего папы.

– То есть вы хотите сказать, что Бальдерзивурлекистан – реальное место? – спросила у Рустана мама. – И моя мать говорит правду?

По лицу его было видно, что ответ без боя не дастся. Рустана явно так и подмывало сказать, что жена его – страшная лгунья, но с чем тогда останется он? Трудно быть специалистом по фольклору несуществующей страны.

Наверняка ему хотелось сказать тысячу разных вещей, но сказал он в итоге только одну:

– Какая, однако, хорошая пицца!

За обедом он нащелкал массу кадров, и назавтра я пошла с ним печатать фотографии. Он и с собой кое-что принес – пленку, отснятую внутри волшебной сумки, но она не слишком хорошо получилась. Может, сам носитель уже был слишком стар. Некоторых кадров с обеда мы напечатали по два, чтобы у меня тоже что-то осталось на память. Среди них есть отличный снимок Джейка, сидящего снаружи, на крыльце. Он хохочет и поднимает руку ко рту, как будто хочет поймать смех в ладонь. У меня она теперь на компьютерной заставке и на стене над кроватью.