Чайна Мьевилль - Переписчик

– Я стану учеником.

– Нет. Стажером. Я тебя подготовлю. Мы станем коллегами . – Я уже понимал это слово. – Если согласишься работать со мной, мы будем в одном департаменте. Я буду твоим управляющим.

– А где ваш?

Он нахмурился:

– Далеко-далеко, на родине.

– И что потом?

Переписчик не сразу ответил. Мы двинулись обратно к моему дому, и когда он появился в поле зрения, переписчик окликнул:

– Эй.

Я быстро обернулся, готовый слушать.

– Ты подаришь мне все свое внимание? – спросил он. – Работая со мной, ты будешь слышать много всего сложного, и нельзя терять концентрации. Ты справишься? И иногда может быть страшно. Сумеешь оставаться храбрым? Один агент – или как его там – долгое время следит за мной. – Переписчик тряхнул головой. – Пытается меня догнать, говорит всякое. Такой запросто тебя одурачит. Выдаст качественную фальшивку, используя верные слова. Я должен его опережать. Если бы кто-то наплел тебе сказочки обо мне, ты бы поверил?

Я покачал головой, осознав, что именно этого он и ждет.

– У меня есть полномочия. Вести счет. Как и у тебя.

Переписчик улыбнулся, уняв мою новую тревогу. Я жаждал вести счет, как он сказал.

– Бери что хочешь, – указал он на дом. – Что сможешь унести.

Последний взгляд через окно. Две рубашки. Книги, какие нашел. Маленький нож Сэммы, про который забыл. Я обшарил все комнаты. Несколько овсяных лепешек. Два карандаша.

В отцовской мастерской я долго пялился на стол, покрытый металлической пылью. В комнате физически ощущалось его присутствие, почти слышался голос.

Я не взял ни один из его ключей.

За рабочим столом было спрятано послание, написанное синими чернилами размашистым почерком моей матери – или не ее. Я моргнул. И забрал письмо.

На чердаке я пытался ножом срезать со стены обои с моими рисунками. Я ковырял и отдирал, надеясь унести животных с собой, но клей держал накрепко, бумага отходила полосками, и они рвались.

Я взял ключ от дома с крючка на кухне. Когда я вышел, должно было уже совсем стемнеть, но из-под камней на склоне будто струился серый свет.

Переписчик привел своего мула, и тот с вызовом уставился мне в глаза.

– Что там у тебя?

Я начал оправдывать каждую из взятых вещей, но переписчик просто открыл передо мной короб, мол, клади.

– Моя коза! – Я рванул к ней, и она заблеяла и заскакала вокруг.

– Ты должен забрать ее с собой, – сказал переписчик, приветственно помахав козе рукой.

– Вы украли другую, – буркнул я.

Он нахмурился и покачал головой:

– Я бы не стал воровать.

– Кто тогда?

– Ворья всегда в избытке.

– Я думал, это вы. Кажется, я слышал ваши выстрелы.

– Может, я и стрелял. Но не в твою козу.

Я закрыл дверь дома. Запер его.

– Вы пришли сюда, потому что я здесь, правда? – Я уставился на ключ в своей руке. – Подождите!

Я побежал туда, где закопал бутылку. Она была слишком тяжелой, чтобы тащить с собой, но я не мог позволить останкам тлеть тут без меня. Разбить толстое стекло у меня бы не вышло, даже будь силенок побольше. Я выудил бутыль из земли, потряс, и кости забренчали.

Можно положить туда яйцо и вырастить птицу. Дроб не рассказывал, пытался ли кто-нибудь сунуть в бутылку младенца и дать ему повзрослеть. Ты бы мог. Опускал бы ему еду, учил бы его через стекло, убирал бы за ним. Хватило бы только стойкости, и ты бы вырастил мужчину или женщину в бутылке.

Я не разбил подарок Дроба, но перевернул и вытряхнул кости.

Затем опустил в бутылку ключ от дома, вновь заткнул пробкой и аккуратно спрятал в углублении среди засохшего сорняка и камней. Туда, где разбросанные кости смогут присматривать за своим бывшим обиталищем.

ОН СКАЗАЛ:

– Давай уберемся подальше от этого места.

Где-то на полпути между моим домом и городом переписчик вдруг щелкнул языком и свернул с тропы.

Я так удивился, что просто стоял и наблюдал за ним. Он повернулся ко мне лицом и, продолжив идти спиной вперед, дабы не отстать от мула, поманил меня к себе. Я шагнул на землю меж камней, утягивая за собой козу. Она сдвинулась, но жалобно заблеяла.

– Аккуратнее, – сказал переписчик. – Мы отправляемся куда-нибудь, где есть люди для счета.

Мул фыркнул, но, как мне показалось, счастливо.

Наползающая тьма, растения, цепляющиеся за мои рваные штаны, и наш медленный спуск одурманили меня, так что я словно погрузился в себя и оттуда наблюдал за дорогой и прислушивался к собственному телу, пока через несколько часов после наступления ночи мы не приблизились к раскидистому навесу: предгорью и лесистым окрестностям. Переписчик разбудил меня, на секунду испугав, поднял и усадил в седло между сумками. Я снова уснул, крепко и моментально.

Много позже я с рыданиями вырвался из дурного сна, за что-то цепляясь дрожащими руками. Может, встревоженный криком животных, но вряд ли.

Я понял, что мы в покрытой лесом долине. За пределами холма.

Все еще в полудреме, я смотрел на плоскую землю, которая отчего-то совсем меня не поразила и не взволновала. И не заставила полностью проснуться.

«ЭТО МОЙ КАТЕХИЗИС» – так говорится в моей второй книге. Книге начатой, конфискованной, украденной, восстановленной, которую я унаследовал, которую мой босс научил меня медленно читать, в которой не хватает потерянных отрывков, которую я перечитывал множество раз и, наконец, которую я продолжаю писать.

А поведать и осмыслить нужно еще так много. Последствия войны и торговли. Множество беглецов во столько разных мест, сколько их вообще существует. В города невидимые, неспокойные, осажденные, в города, о которых я даже не стану писать в этой части моей второй книги, которая может оказаться лишь прологом. Нужно выполнить задачу, согласно инструкциям, чем я и займусь, не выказывая неповиновения.

Управляющий редко говорит о моей предшественнице.

Отнюдь не мой катехизис вы видите на первой странице – я лишь ответил на него шестью словами в две строки и остальными записями. Это ее катехизис, ее послание, которое она хотела передать тому, кто придет следом. Мне. Впрочем, теперь он мой. Сформулированный с неортодоксальной точностью и оставленный в начале того, что станет моей второй книгой. И я много раз представлял, как моя предшественница с приглушенным птичьим треском отбивает слова на машинке. Я пишу их от руки снова и снова.

«Надежда Такова, Подсчитай Весь Народ. Раздели По Группам. – Напиши Отчет. Проведи Оценку. Осуществи Запросы. Тогда Достигнешь Конечной Цели Нашего Правительства».

– МНЕ СНИЛАСЬ ЯМА, – пробормотал я и скатился с мула.

Я слышал голос переписчика и успокаивался. Он был близко, и я не боялся.

«Мне снилась яма» . Я помню, как сказал это, но почти не помню сон, хотя до и после – до конца времен, если хотите, – этого момента от всех моих воспоминаний, пришедших из глубины холма, веяло и веет холодом и непоколебимостью. Полагаю, прокручивание прошлого иной раз превращает меня в капризного самокопателя, потому я верю, что сказал правду, но также думаю, что сон был о другом городе, а не о том, конусообразном и всеми отвергнутом. Думаю, я побывал в месте, которое начал рисовать между цветами на стене, побывал среди неуверенных угольных штрихов шумливого центра со снующими туда-сюда по всяким делам горожанами самой разной наружности. Границы этого города все ширятся, так что любой край, куда я приеду, дабы подсчитать своих разбредшихся земляков и выполнить работу, в конце концов окажется в его предместьях. А я, согласно поставленной задаче, буду искать оставленные там для меня сообщения и считать, считать.