Лора Перселл - Безмолвные компаньоны [litres]

Сейчас служанка остановилась в дверях библиотеки, горбясь и опираясь всем телом на здоровую ногу. В руке она комкала грязноватую тряпицу, а на ее носу красовалось пятно сажи.

– Эта штука. Она двинула глазами и посмотрела на меня.

Элси отложила перо.

– Какая еще штука? – но ей и без того было ясно, о чем речь. Элси даже показалось, что последние полмесяца она только и ждала, что произойдет нечто подобное.

– Деревянная штука.

– Компаньон?

– Он самый. – Из-под чепца Мейбл выбилась тонкая прядка волос, мокрая от пота. Она судорожно сглотнула. – Не стану я больше его чистить. Оно водит глазами.

У Элси в голове складывались слова – тысячи резких и едких замечаний. Но она не смогла выдавить ни единого.

– Мальчишка-цыган?

Мейбл помотала головой.

– Не, другая.

– Покажи мне.

Они спустились вниз, двигаясь напряженно, как марионетки. Ветер задувал в щели между половицами, горстями швырял в окна опавшие листья. С заднего двора раздавалось заунывное мычание Беатриче.

В Большом холле их поджидала Хелен, так вцепившаяся в тряпку для вытирания пыли, что побелели костяшки.

– Вы их снова переставляли, – покачала головой Элси, заметив царапины на полу. – И зачем только вы их все время перемещаете?

– Мы их не передвигали, – чуть не плача, крикнула Мейбл.

Оба компаньона стояли у камина. В облике мальчишки и впрямь будто что-то изменилось, но Элси бы за это не поручилась. Цыганенок смотрел вызывающе, косясь куда-то влево. Он словно дразнил ее, призывая осмелиться и признать, что она видит перемены.

Что же… Угол поворота его лица… Элси отогнала коварную мысль. Никаких изменений нет. Старинные картины не меняются, это какая-то смехотворная фантазия.

Девочка выглядела в точности так, какой ее помнила Элси: прижатая к груди белая роза, улыбка, оливково-зеленый шелк. Зеленовато-карие глаза сохранили все то же ласковое выражение – они не двигались.

Элси вздохнула с облегчением.

– Ты не разбираешься в хорошей живописи, Мейбл. Искусный художник может изобразить глаза так, словно они смотрят на вас, где бы вы ни стояли. Поднимись наверх и рассмотри портреты. Ты увидишь тот же эффект.

– Я-то не ходила. Даже пальцем не двинула. Стояла тихо-спокойно, прямо вот тут – а они шевелились.

Это прозвучало слишком жутко, Элси не могла вообразить подобное. Она и не станет себе это представлять или верить в нелепые выдумки прислуги.

– Хелен тоже это видела?

– Нет, мэм, – хрипло пробормотала Хелен, крутя тряпку в руках. – Но…

– Дай-ка мне угадать: ты нашла надпись?

– Нет. Мне было… не по себе. Как будто кто-то за мной подглядывает.

– У всех нас время от времени возникает такое чувство, Хелен. Скорее всего, это был Джаспер, – Элси снова посмотрела на компаньонов. – Я полагаю, что Мейбл лучше пойти к себе и прилечь. Ей определенно еще нездоровится. А раз уж мы здесь, Хелен, я бы хотела, чтобы вы вернули мальчишку туда, откуда его принесли. Мисс Сара просила поставить здесь только девочку.

– Если пожелаете, мэм, я могу отнести его на чердак. В мансарду по-прежнему не попасть.

– Да, я как раз писала в Торбери Сент-Джуд письмо с просьбой прислать нам слесаря, чтобы открыть мансарду. Но тут явилась Мейбл и принялась нести эту галиматью. Отнеси мальчишку-цыгана на чердак, а я вернусь к письму.

Голос Мейбл остановил Элси, когда она уже направлялась к лестнице.

– А с другой как быть?

– Девочка-компаньонка понравилась мисс Саре, Мейбл. Пусть Хелен стряхнет с нее пыль, если тебя она пугает.

– Нет, – Мейбл ткнула перепачканным пальцем куда-то в сторону. – Вон с той.

На восточной ковре, там, где еще недавно находился гроб Руперта, Элси увидела третьего компаньона.

Старуху, сидящую в кресле. Эта была похуже прохвоста-цыганенка: она не просто насмехалась, но явно замышляла недоброе. Белый монашеский чепец на голове, широкий черный воротник с рюшами на плечах. В руках женщина держала похожего на куклу мертвенно-бледного ребенка, застывшего в неестественной позе.

– А это откуда взялось? Как… как вообще кому-то взбрело в голову изобразить подобное? Что за кошмарное лицо! – возглас Элси пронесся по пустому холлу и эхом вернулся к ней.

Хелен дрожала.

– Убери это немедленно, Хелен. Где вы ее только нашли, скажите на милость?

У Хелен затряслись губы.

– Здесь, мэм. На этом самом месте, нынче утром.

С самого утра, только проснувшись, я поняла, что наступающий день принесет ссору: это предчувствие висело в спертом воздухе. Тучи с высокими зубчатыми краями полностью закрывали свет, и над парком повисло напряженное безмолвие. Стояла удушливая жара. Я весь день мечтала о том, чтобы ветер разогнал облака и облегчил мою головную боль, но они сгущались и нависали все ниже. Ни дуновения, ни ветерка.

Если король и королева приедут в такую погоду, все изнемогут от зноя и от раздражения начнут браниться. А как мы будем выглядеть в своих чудесных нарядах, с красными лицами, по которым будет струиться пот? Никто не пожелает отведать жареного лебедя. Ах, только бы погода исправилась!

Джосайя огорчил меня разговором о предстоящем визите. Он пришел ко мне после ужина и отослал горничных.

– Мне необходимо поговорить с тобой, – начал он. Стиснутые зубы и нахмуренный лоб всё сказали за него.

– Вы приняли решение насчет Гетты, – предположила я.

– Да, – он провел ладонью по бороде, – Анни, тебе не понравится то, что я вынужден сказать.

– Так не говорите этого. Перемените свое решение.

Джосайя вздохнул.

– Не могу. Так будет лучше. Генриетта Мария может присутствовать на пиру. Она усердно трудилась и заслужила это. Но что касается остальных увеселений… Я говорю: нет.

Я невольно сжала кулаки. Прекрасно понимая, что сейчас мне нужно выбирать слова крайне осторожно, я все-таки не совладала с чувствами. Будто что-то вспыхнуло внутри, меня обдало жаром, навернулись слезы.

– Она слишком юна, – продолжал мой супруг. – Я не уверен, что она смогла бы вести себя приличествующим образом, даже если…

– Вы ее стыдитесь, – сказала я.

Он заколебался лишь на мгновение. Этого было мне довольно.

– Я жалею ее…

– Она – истинное чудо! Повитухи твердили, что я никогда более не выношу дитя, после Чарльза. И – вот она. Ваша единственная дочь, Джосайя. Чудо.

– Я не забываю об этом. Никто не мог подумать, что ты сумеешь выносить еще одного ребенка. Но, может быть, от этого все ее… трудности.

В словах Джосайи ясно слышался упрек, который и прежде сквозил в его уклончивых речах: мол, в том, что у Гетты не вырос язык, виновата я. Мое чрево не сумело выносить полноценное дитя. Чего-то не хватило – либо во мне, либо в зелье.